— Все теми же судьбами. Все теми же.— Инспектор оглядел его и покачал головой.— Постарели...
— Постареешь тут...
— Да-да, знаю, Тимофей Антипович. Знаю. Ну, что же вы, приглашайте в дом, разговор есть.
— Ой, извините! — засуетился Тимофей.— Ошарашили вы меня. Не ждал. Проходите. Я сейчас, только руки ополосну. Прося, проводи гостя! — Он воткнул топор в рядом стоящую колоду и вошел в сенцы, пропуская Чеснокова
вперед.
Последний раз он видел инспектора года два назад. За это время Чесноков ничуть не изменился, был, как и до войны, все таким же моложавым, с едва заметно выпирающим брюшком, расторопным, крепким мужчиной, чисто выбритым и опрятным; серый, в крупную клетку костюм ловко сидел на его широких плечах, редкие, не скрывающие лысины волосы аккуратно зачесаны от уха к уху. Казалось, война проходит мимо него. С Чесноковым Тимофей знаком близко. До войны, бывая в Гомеле на совещаниях или по делам, не однажды заходил с ним в уютный ресторанчик на Советской улице посидеть за рюмкой коньяка, поговорить, однако настоящей дружбы между ними не было. Не нравилась Тимофею в Чеснокове какая-то несерьезность во всем (в поведении, в отношении к людям, к работе) и неуловимая ирония — не то осуждает кого, да не говорит, не то одобряет, да стесняется похвалить. Но жизнь ему давалась легко. В минуту откровения Чесноков говорил: «Жизнь — игра, Тимофей Антипович, а каждая игра имеет правила. Шулеров бьют, и хорошо делают — соблюдай правила. Я люблю честную игру. В жизни эти правила никто не создавал, но все им следуют. Общество само регулирует. Да, общество! Отношения между людьми и есть правила игры. В игре, как вы знаете, бывают удачливые и неудачливые, страстные и наоборот. Я — из удачливых. Тьфу, тьфу — не сглазить!» Вот с этим не мог согласиться Тимофей, хотя признавал за Чесноковым некоторую правоту. Трудно было понять, всерьез говорит он или шутит, потому что никогда никому он не навязывал своих взглядов
и считался среди учителей человеком веселым и добрым.
— Ну, рассказывайте, Илья Казимирович, где вы, что, как? — накинулся на него Тимофей.
— Да где ж мне быть? В Гомеле. Я ведь с пятого года, а учителей, как вы знаете, до одиннадцатого года рождения не призывали. Снисхождение нам, старикам, послабление, как говорят у вас в деревне, от войны вышло. Заваруха, черт побери! Тяжело.
— Как там, в Гомеле? С начала войны не был.
— Спокойно. После провала подполья ничего не слыхать. Читали в «Ежедневных сообщениях»?
— Читал,— вздохнул Тимофей.— Ну, а вы как?
— Да все так же, Тимофей Антипович, все так же. Инспектирую.—Чесноков закинул ногу на ногу и достал папироску.
— Как — инспектируете? — удивился Тимофей.— Разве школы работают?
Инспектор улыбнулся и прикурил.
— Будут работать. Немцы в нашу образовательную систему не вмешиваются. Вот разрешили школы открыть.
— Значит, вы у меня, так сказать, с официальным визитом? — спросил Тимофей с тревогой в голосе.
Чесноков, видать, заметил волнение Тимофея и весело рассмеялся.
— Будет вам, Тимофей Антипович! Все гораздо проще.— Что «проще» — он так и не сказал.— Нам же и на руку. Не будем мы воспитывать — воспитают они. Учтите, что наша бездеятельность срабатывает на немцев. Не так?
— Так,— согласился Тимофей.— Но все-таки в оккупации...
— Не беспокойтесь, наши считают, что школы надо открывать. И так целый год потеряли. Программы — прежние, наши, правда, обязали ввести закон божий, ну да черт с ними! Мы их по своим молитвам...
— Кто — наши? — спросил Тимофей и неловко умолк, поняв, что этим вопросом поставил инспектора в неудобное положение.
— Ну-у...— замялся Чесноков,— наши... В общем, Тимофей Антипович, надо готовиться к занятиям.
Недоверие Чеснокова не обидело Тимофея — не станет же инспектор рассказывать деревенскому учителю о своих связях Другое дело, есть ли у него эти связи.
— Вы правы, Илья Казимирович, надо учить детей. Только мне, видать, пока что не придется.
— Это почему?
— Открывали здесь детдом...— начал Тимофей, но Чес-ноков его прервал:
— Знаю, знаю. Вы поступили как настоящий герой. Да-да, кроме шуток. Но рисковали. Ох как рисковали, Тимофей Антипович! Кстати, что с детьми?
— Живут в разных семьях... Только хилые. Все лучшее отдают им бабы, а без толку. Подорвали здоровье... на всю жизнь.
— Да-а,— протянул Чесноков, оглядываясь, куда бы бросить окурок.
— Вот сюда.— Тимофей подставил блюдо с голубым цветком на донышке.— Некурящий, пепельницу никак не заведу. А откуда вы знаете о детдоме?
Чесноков улыбнулся и спокойно ответил;
— От вашего коменданта.
Тимофей насторожился: почему от коменданта? И вообще, откуда он знает Штубе? Но безмятежная улыбка Чес-нокова смутила учителя, и он устыдился своей излишней подозрительности. Конечно же, только через коменданта и мог узнать о детдоме инспектор — официальное лицо, прибывшее в район организовывать открытие школы при немецком режиме. С комендатуры и надо начинать, откуда еще?
«Какими мы стали подозрительными,— подумал Тимофей с досадой.— Черт-те что вытворяет война с человеком. Осторожность необходима, но недоверие... к своим людям... Своим? А полицаи что, с Аляски приехали?»
— В таком случае вы должны знать, что меня к работе не допустят. После всего, что случилось... Уцелел, и то слава богу.
— Ошибаетесь, Тимофей Антипович. Сам же комендант и рекомендовал вас.
— Шту-убе?!— удивился Тимофей.
— Он самый. Не ожидали?
— Не может быть. Чесноков рассмеялся.
— Знаете, как он сказал: «Этот учицел можно довье-рить дети».
— Странно. Не пойму я этого Штубе. Не иначе опять что-то замышляет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177