«Подозрительным становлюсь. Нехорошо». И все же что-то мешало ему поверить директору. Уж слишком наигран, неискренен их разговор, что-то здесь не то. Ну да ладно, через недельку все прояснится, результаты разведки сами покажут.
Челышев закурил свою «казбечину» и засобирался:
— Ну, пойду покажу им свою территорию, та-аскать.
«Вотчину— будет точнее»,— подумал Левенков, поднимаясь с подоконника.
— Ты побудь в конторе пока — надо представить. Займешься с ними эти дни, я завтра собираюсь в управление.
— А что ими заниматься? Пусть работают. — Ну мало ли что...
Левенков так и не понял — то ли Челышев как бы извиняется за допущенную нетактичность, поручая ему заниматься геологами, то ли хочет отстраниться от участия в этом деле, то ли ему действительно нужно в управление (о целях своих поездок в Гомель он никогда не сообщал, лишь ставил в известность: надо съездить).
Его подозрения оказались не напрасными. Уже на третий день разведки выяснилось, что за рабочим карьером, в сторону леса, трехметровый пласт резко утоньшается до метра, потом до полуметра и сходит на нет. Дальше к березовой роще по всему пустырю — песок. Для всех завод-чан это было неожиданностью. Глины в рабочем карьере хватало месяца на два-три, значит, за этот срок необходимо— кровь из носа — развернуть фронт работ в другом направлении: вскрыть новый карьер, проложить к нему узкоколейку, провести электричество, перенести лебедку, перегнать экскаватор и — само собой — накатать хоть какую-то дорогу. Правда, если поднатужиться, времени для этого
хватало.
Нетронутым на заводских землях оставался лишь просторный участок за старыми карьерами, примыкающий к лесхозу. Именно его в прошлом году и раскорчевывали под огороды. Там, прямо на огородах, геологи и обнаружили мощный пласт совершенно чистой, без малейших примесей, глины. Они еще только приступили к работам на этом участке, но всем уже стало ясно: плакали огороды, карьер будет здесь. Никто никого не обвинял: понятно, что где глина — там и карьер, но заводчане в первый же день обнаружения глины на огородах вспомнили прошлогоднюю раскорчевку и прозвали это место змеиным.
Для Левенкова не оставалось сомнений, что директор знал залегание пласта и рассчитал все наперед. Вспомнился разговор Челышева с цыганами на рабочем карьере и то, как он старался улизнуть от инженера, направляясь в табор. Он и тогда изворачивался, лгал, определенно зная, сколько в этом месте глины. Знал и раньше, еще позапрошлой осенью, когда шел разговор об огородах. И тогда извернулся, отстранился от участия в определении места под
огороды, переложил этот вопрос на чужие плечи — решайте, мол, сами, дело общественное. Какая дешевенькая игра в коллегиальность! А добился своего — бесплатной для завода раскорчевки участка. Теперь для вскрытия пласта потребуется вдвое меньше времени и средств. Дальновидный директор, ничего не скажешь.
Оставалось одно — откровенно поговорить с Челыше-вым, высказать ему все, что о нем думает, и хлопнуть дверью. Давно пора. Левенков уже не мог спокойно встречаться с ним в конторе, здороваться по утрам, обсуждать какие-то дела. Сам вид его, пропитанные папиросным дымом подпаленные усы, манера важно жестикулировать — все вызывало отвращение.
Сразу после отъезда геологов Челышев провел совещание. Речь шла о новом карьере — о чем только и было разговоров последнюю неделю. Все воспринимали предстоящие работы как неизбежность, никаких сомнений или возражений, естественно, быть не могло, и совещание скорее походило на челышевскии инструктаж: кому и чем теперь заниматься. Спокойное, деловое совещание — директор отдавал распоряжения, мастера согласно кивали головами да вздыхали обреченно.
— Карьер начнем вскрывать в ближайшие дни,— сообщил он.
— А кто вскрывать-то будет? — поинтересовался кадровик, опасаясь, что придется срочно искать рабочих.— Своими силами или как?
— Цыгане вскроют, у нас давние связи.
— Да где ж они?
— Тебе бы, Осипович, надо знать — где. Давно пора знать, понимаешь!
— Так вы ж сами...— промямлил кадровик, вобрав голову в плечи, будто ожидая удара.— Сами всегда договаривались.
— Вот именно: сам. Все сам... В Гомеле цыгане, на зимних квартирах. Дам тебе адрес, сегодня же поезжай.
—- Угу. А на чем? Утренний поезд ушел.
— На машине. Рыков поедет в пекарню за хлебом, там недалеко. Так, значит. Кому что не ясно? Давайте вопросы сразу — потом не бегать чтоб.
Все совещание Левенков сидел молча, наблюдая за Челышевым и пытаясь уловить в нем хоть какие-то признаки угрызения совести, однако ни в его голосе, ни в поведении не смог заметить и тени смущения. Голос гудел, как
всегда, властно, не допуская каких бы то ни было сомнений, усы недовольно топорщились, взгляд колюче обращался то к одному, то к другому. Ждать от такого душевных переживаний — напрасный труд. Ну что ж, тем лучше, значит, в этом человеке Левенков не ошибся и расстанется с ним без малейших сожалений. Он решил сегодня же поговорить начистоту и поставить на этом точку, только не знал, когда завести разговор — с глазу на глаз или сейчас, при всех. Оно бы лучше при всех, а то кто еще решится сказать директору всю правду.
— Значит, вопросов нет,— закруглил совещание Челышев.
— Есть,— отозвался Левенков.
— Что у тебя?
Левенков неторопливо подвигался на своем стуле и, глядя ему в глаза, спокойно и тихо спросил:
— Вы знали, где находится глина?
На какое-то мгновение взгляд Челышева метнулся в сторону — вопрос застал его врасплох,— но он тут же взял себя в руки и произнес с расстановкой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177