«Может, узнал от кого?» Но по тому, как муж обнимал ее, поняла: не знает. «Ляд с ним, все равно, хоть и узнает»,—уже равнодушно подумала она. Пальцы перестали дрожать, и страх скатился с нее, как банная вода.
Захар оглядел хату, заметил бутылку самогона на столе и улыбнулся:
— Ого!
—- Садись, не шуми только. Голодный небось? —спросила Полина.—Продрог... Хлебни-ка стаканчик —согреешься. Я быстро,—И она захлопотала у печки.
Обождав, пока Захар поест, она заговорила:
— Ну, рассказывай.
— Чего рассказывать? Шляемся, как волки, по лесу, когда немца пристукнем, когда хвост подожмем да в нору. Тем и живем.
Захар достал кисет и неуклюжими волосатыми пальцами начал скручивать цигарку. Руки его медленно шевелились на вытертой клеенке, саженные плечи заслонили Полине, сидящей напротив, все окно, лохматые брови кособочились, собирая к переносице веер морщин, скуластое лицо -кудлатилось густой черной щетиной, и во взгляде мелькало что-то звериное, хищное. Здоров был Захар. До войны слыл на деревне силачом и человеком опасным. Никто не считал, сколько зубов повылетало от его кулака в пьяных драках, сколько синяков обтерли бабы мокрыми полотенцами на телах своих мужиков. Единственным человеком, кому уступал Захар дорогу, был дед Антип. Уважал его Захар и побаивался, зная, что супротив этого старика идти не следует —на испуг не возьмешь, а обиды дед Ан-
тип не простит: если не кулаком, то оглоблей перешибет хребтину. Год бродяжничества по лесам не ослабил Захара, только сделал нелюдимей и злей.
— Чего не с Маковским?—допытывалась Полина. Захар засмалил цигаркой и проворчал:
— Не хватало командиров! У меня своя группа — сам себе хозяин.
— Судачат тут всякое,— заметила Полина.— Маковский, поговаривают, грозился поймать и поставить к стенке.
— Да ну? — с издевкой воскликнул Захар и зло хохотнул.— Это еще кто кого! Председа-атель... Да, может, я со своей группой больше сделал, чем он! А судачат — плюнь в глаза, засудачится который — язык вырву!
Полина слушала и убеждалась в том, что молва людская верна: никакой Захар не партизан — скрывается и от немцев, и от своих да приглядывает, где что плохо лежит.
— Долго не появлялся чего? Думала, пропал где, по настоящему времени немудрено.
— А кто появлялся?
— Да и то. Савелий вот явился, так еле ушел. Зиму всю как в клетке бился.
— Ну и дурак! И я дурак, остаться надо было. Немец же не трогает?
— Чтобы особо, так нет. — То-то.
Полина чувствовала, что пора сказать о сыне, но слова не шли на язык, все оттягивала, пока сам не спросит. Беду с Максимкой она считала своей виной, своим горем и не хотела делиться с Захаром, ставшим ей чужим. Эти здоровые волосатые руки теперь были противны. Отвращение вызывала бугристая вена на Захаровой шее, его широкие красные ноздри, потресканные мясистые губы казались скользкими. Она знала, что надо ложиться с ним в постель, представила, как это получится, и почувствовала неприятные мурашки на спине.
— Налей еще! — попросила Полина.— Не берет что-то.
— О себе что молчишь? — спросил Захар, облапив бутылку.— Как вы тут?
Полина проглотила жгучее питье, рассказала Захару о сыне и только тогда заплакала.
Захар долго сопел, стиснув кулаки, потом прохрипел одним духом:
- Убью гада!
- Кого? — не поняла Полина.
— Тимофея, кого еще!
— Тимофей тут при чем? Его самого чуть было не уходили.
— Своих сумел уберечь,— сипел Захар,— а нашего? Я знаю, он давно косится на меня. ГаДюка, с немцами сотрудничать? Убью и ответа не понесу. Собака хромоногая, я ему покажу, как детской кровью торговать! Фашистский пристегай!
— Да ты что, Захар, опамятуй! — заволновалась Полина.—С какими немцами, какое —сотрудничал? Детдом же нам руки ослобонил, детей подкармливал всех рядком. Невиноватый он. Тю ты, как с цепи сорвался! И придет же в голову...
— Своей сестрицы муженька покрываешь? — стоял на своем Захар.—Сердобольная не в меру, а сын от, что теперь?
Захмелевшие его глаза тупо ворочались, отражая в зрачках огонек керосинки, ноздри — ходуном, пальцы то сжимались в кулаки, то вытягивались, царапая грязными ногтями клеенку.
Так ни до чего не договорившись, легли спать.
Голодные Захаровы ласки не растревожили Полину, не пробудили обычного для нее неуемного желания. Полина чувствовала опустошенность и надоедливую неприязнь.
Пресытившись, Захар отвалился к стенке. Видать, он заметил Полинину холодность, долго молчал, успокаивая дыхание, потом зло сказал:
— Что-то не узнать тебя. Али не рада?
— Чего ж —не рада? Пересохла ожидаючи... .— Может, хахаля сыскала?
— Что ты мелешь? Ха-ахаля... Поди найди хоть одного в деревне.
— Свинья лужу сыщет!
— Да отцепись ты!—отмахнулась Полина равнодушно.— Не выспался, так спи.
— Гляди, девка, коли что проведаю, так и знай: на одну ногу наступлю, за другую дерну!
— Чего ты бесишься? —Полина пожала плечами. То не этак, это не так... Мало, так скажи, я ж не убегаю.
Захар скрипнул зубами и отвернулся.
Утром, пока не проснулся Максимка, Полина разбудила Захара и спровадила на чердак, чтобы не случилось как с Савелием. В течение дня несколько раз лазила на-
верх ублажать истосковавшегося по жене Захара, но так и не проснулось в ней бабье чувство. К вечеру она уже ненавидела его лютой ненавистью. Как только стемнело, Захар собрался, мирно простился с женой и канул в сырую темень.
Жизнь Полины покатилась круто вниз. Тягуче-дремотные дни проходили в обреченном пьянстве. До прихода Захара в ней теплилась смутная надежда на прежнюю семейную жизнь, теперь же и этой надежды не стало. Но главной причиной ее безотрадности был не Захар;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177