Вот и сегодня уложили детей спать, управились с делами и сидели как в воду опущенные, хлюпали носами. . .— Будя вам! — накинулся на них Антип Никаиорович, когда ему стало невмоготу от бабьих слез.
— Не отпустят Тимофея. Ой, не отпустят,— протянула Прося нараспев.
— Каркаешь больно много! — осерчал он на невестку.— Только слез и не хватало! Хоронить их надо, слезы-то.
— Для чего хоронить? — вмешалась Ксюша, тяжело вздохнув и вытерев глаза рукавом кофты.
— Для радости,— буркнул Антип Никаиорович.— Чем зазря керосин палить, спать ложились бы.
— Скажешь ты, батя...
Антип Никаиорович недовольно засопел и вышел во двор заложить сена корове да по привычке запереть на ночь калитку.
Накрапывал мелкий дождь. Тоскливо и протяжно поскрипывали ворота, прерывисто сопел ветер в саду, наплывала темнота. Было зябко и неуютно.
Антип Никаиорович передернул плечами, прошел в хлев, заложил две охапки сена в ясли и по привычке, прежде чем запереть калитку, выглянул на улицу. В темноте разглядел приближающуюся фигуру и решил подождать — кого это в такую непогодь носит?
Это был Яков Илин.
— Никаиорович? — спросил он.— Не улеглись еще, вот и добре. К вам я.
— С вестью какой или до Ксюши по делу? — насторожился Антип Никаиорович, зная, что Яков ездил сегодня в Гомель.
— Весть не весть, а так...
— Ну, проходь, проходь, чего ж мокнем,— пригласил он Якова в хату.
Ксюша с Просей и взаправду вняли воркотне батьки и улеглись спать, погасив лампу в горнице. Только в трех-стене горела коптилка.
Яков скинул брезентовый дождевик и умостился у теплой печки, зябко поводя плечами. Антип Никаиорович присел напротив и выжидал, пока тот закурит. Он догадывался, что Яков пришел неспроста, что-то проведал о Тимофее, хотел поскорее узнать новость и боялся спросить.
— Погодка...— начал Яков издалека.— Пока по Гомелю пошастал, прозяб до костей. Да... Везде пришлось побывать. Следователя этого, как его, Брунова, видел,— проговорил он с какой-то неохотой и умолк, отплевываясь от попавшего в рот табака.
Он так долго это проделывал, что Антип Никаиорович не выдержал:
— Ну, чего там? Не тяни!
Яков покорябал ногтем мизинца кончик языка, утер ладонью губы и наконец сказал:
— Плохо, Никаиорович, вот что!
Антип Никаиорович выдохнул удерживаемый в груди воздух и опустил плечи, пальцы рук его, сцепленные на коленях, расслабились и разошлись.
— Маху мы дали,— продолжал Яков.— Надо было сговориться, Я ведь мог знать о Тимофее еще будучи в отряде? Мог. Знай, что так выйдет... Черт! Видно, судить будут.
— Чего ж сговариваться, когда вины за ним никакой? — заволновался Антип Никаиорович.— Супротив кого сговариваться-то?
— Клин клином, Никаиорович, чего там... Как бы все просто было... А теперь поздно. Этот Брунов хитер, еще в первый приезд разузнал все, взял показания, как они. говорят, а потом только объяснил, что к чему.
— Погодь, ты мне не ответил, супротив кого сговариваться? Выходит, там чужие позасели, ежели брехать приходится?
— Ай, Никаиорович! «Супротив кого, супротив кого...» В настоящем случае — против обстоятельств!
— Да-а... Я давно уразумел, што без суда тут не обернется. Вот ты говоришь, обстоятельства виной тому, а я скажу: люди! Это што ж то творится, Яков? Неужто управы на следователей энтих нету? Один арестовал невинного человека, и нихто не может его вызволить. Или не хочут вызволять? Я так смекаю: на обстоятельства всего не свалишь, тут— контра, вот што!
— Ну, Никанорович, загнули вы! — удивился Яков.— Брунов, по всему видно, старается разобраться по справедливости, да все оборачивается против Тимофея. А тут еще эта генеральша подлила масла в огонь. Вот стервоза, мужем козыряет! Одно к одному.— Он беспомощно развел руками и умолк.
— Чего он старается, Врунов этот! — осерчал Антип Никанорович.— Он же возвел поклеп на Тимофея, закрутил дело. В войну, видать, по тылам ошивался, а теперь виноватых шукает, старается, как и эта вертихвостка. Тьфу, падла!
— Он тут ни при чем. Оклеветали Тимофея, донесли...
— Хто? — Антип Никанорович вскочил и уставился на Якова.— Хто, ежели не он?
Яков затянулся папироской, кинул в печку окурок, почесал затылок, повел бровью и выдохнул:
— Захар!
— Захар...— прошептал Антип Никанорович и опустился на табуретку.— Захар, а, Яков? Ловко, ничего не скажешь. Лей грязь в соседский двор — свой чистым останется. А я догадывался, слышь, догадывался, да не мог поверить.— И, не в силах больше удержать подкатившую к самому горлу злость, прохрипел: — В гроб вгоню, гада!
— Ну вот, не хотел говорить,— вздохнул Яков,— черти за язык дернули.
— Это чего ж не хотел?
— А того и не хотел. Вам не легче, а в деревне лишняя вражда.
— А ты в мире хочешь с этим падлой жить? Нет, Яков, легче. Теперь я знаю своего ворога, знаю, кого за глотку брать!
— Голыми руками его не возьмешь, Никанорович. Проверяли, уцепиться не за что. В чистенькие, сволочь, попал! Ведь вот в чем загвоздка: все знают Захарову «партизанщину», а подтвердить никто не может. Никто не видел, никто за руку не поймал. И о Тимофее все знают, что он работал на отряд, передавал сведения, которые удава-
лось раздобыть в комендатуре, через его руки проходили партизанские листовки, через него держалась связь отряда с деревней. Все знают обо всем, все, от мала до велика, а конкретно подтвердить никто не может. Спроси любого, ответит: «Да, знаю, Тимофей работал на отряд».— «А откуда знаешь?» — «Да как же не знать, ведь все знают!» Замкнутый круг какой-то.
— Выходит, все, Яков, будем глядеть, как над Тимофеем измываются? — спросил Антип Никанорович с кривой усмешкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177