Утратив внешний облик, война как бы ушла вовнутрь, вглубь — в память людскую, в их чувства и переживания. В самом деле, послевоенные ребятишки закончили первый класс, и для них война — уже история. Все это Тимофей хорошо понимал, только чувства не подчинялись рассудку. Для него война еще жила, отдавалась болью. Ведь без нее не было бы ни восьми лет заключения, ни сегодняшнего недоверия.
Именно поэтому, казалось бы, незначительный разговор женщин у весов был ему неприятен, раздражал демонстративным, кичливым благополучием. Проводив взглядом группу районных «делегаток», он вспомнил о протезной мастерской, подсказанной ему Чесноковым.
— Не подскажете, где улица Цветочная? — спросил у газировщицы.
— Цветочная? — прищурилась продавщица.— А бес ее знает. Спросите вон у мужчины, что на лавочке. Каждый день тут газетки почитывает, видно, старожил.
— Спасибо, спрошу.
Тимофей подошел к мужчине, сидящему невдалеке с газетой в руках, прокашлялся.
— Извините, как пройти на улицу...— начал было он и осекся, вздрогнул, узнав в мужчине следователя Брунова.
— Вы что-то хотели спросить? — поднял тот голову, окидывая Тимофея быстрым взглядом.
— Нет, ничего,— буркнул Тимофей, поворачиваясь, чтобы уйти.
Меньше всего ему хотелось встречаться и разговаривать со следователем. Почти так же, как и с Захаром. Вспоминать прошлое — лишь душу бередить, упрекать в чем-то — пускать слова по ветру.
— Постойте, постойте,— вскочил Брунов.— Вы учитель из Метелицы? Лапицкий, да?
— Это что ж, профессиональная? — Не понял — что?
— Память.
Следователь грустно улыбнулся и поглядел с упреком.
— Да, и профессиональная тоже. Вы не торопитесь? Присядем, у меня к вам несколько вопросов.
— В свое время я ответил. На все.
— Не беспокойтесь, я вас долго не задержу.
— Ну нет уж, гражданин следователь, с законами я ознакомился. Благодаря вам. Так что сначала — ордер, а потом — разговор. Счастливо оставаться.
Тимофей не хотел грубить, просто по-другому не получалось. Колкие, резкие слова вырывались непроизвольно, сами по себе. Брунов, если разобраться хладнокровно, человек порядочный. Во всяком случае, дело Тимофея назвать сфабрикованным было трудно. Однако это еще ни о чем не говорило. Вернее, говорило лишь о тонком умении следователя повернуть факты таким образом, чтобы сложилось внешне достоверное обвинение. Сами же по себе факты всегда нейтральны, их можно представить и в другом свете — в противоположном. Над этим Тимофей часто и подолгу задумывался, но определенного ответа найти не мог. За работу в детдоме при немцах он получил двадцать пять лет, однако мог получить и орден. Кто в том виноват— люди или обстоятельства? Или же сама жизнь, создающая эти обстоятельства? Но опять-таки жизнь не возникает сама по себе, ее делают люди. Значит, они виноваты, в том числе и Брунов.
— Ну зачем же так,— произнес Брунов с досадой.— Я уже давно не следователь. И тоже благодаря вам.
— Мне-е? — Тимофей остановился, заинтересованный и удивленный.
— В некоторой степени, конечно. Так присядем?
Они вернулись к лавочке, расположились на ней бок о бок. Брунов достал пачку «Беломорканала», предложил курить.
«Как старые дружки»,— подумал с усмешкой Тимофей, отказываясь от папиросы и машинально оглядываясь кругом. Со стороны так и должно было казаться: встретились давние приятели.
— Рад вас видеть,—заговорил Брунов.—Честно: рад,
Ваше дело до сих пор не дает мне покоя. Вы по пересмот-— Именно по пересмотру,—подчеркнул Тимофей язвительно, не в силах отказаться от удобной возможности показать следователю безосновательность его тогдашних обвинений.
— Поздравляю.
Тимофей недоуменно вскинул на него глаза —издевается, что ли? Сам готовил обвинение, сам же и поздравляет с его опровержением. Так получается.
Брунов заметил его удивление и подтвердил: — Я искренне, не сомневайтесь.
— Тогда зачем же передали дело в суд?
— Срок следствия истек, более того, я затянул его, а материалов оправдательных так и не нашлось. Сами знаете, все было против вас. Да и сейчас, я уверен, они не появились. Так ведь?
— Так. Но меня оправдали за недостатком улик. Выходит, ничего искать и не надо было.
— Не скажите, не скажите. Это сейчас — «за недостатком», а тогда...-—Следователь грустно ухмыльнулся и поглядел на Тимофея испытующе.— А тогда их было в избытке. Время разное. Согласны?
— Время разное, но люди-то одни.
Теперь Тимофей взглянул испытующе на Брунова. Тот опустил глаза, спрятал их за дымом папиросы и, помолчав с минуту, произнес раздумчиво, будто сам себе:
— Люди от времени зависят. Никуда от этого не денешься. Я вот попытался было не зависеть и оказался не у дел.
— На пенсии?
— Нет, еще два года. Работаю -юрисконсультом. А на пенсию хочется...
Брунов повел неопределенно рукой и умолк, рассеянно поглядывая на прохожих из-под черных, с проседью, бровей. Вопрос о пенсии не был случайным: эти взлохмаченные брови, сморщенное лицо, редкие, наполовину седые волосы делали его старше своих лет. Рядом с Тимофеем сидел не строгий, требовательный некогда следователь, а довольно-таки дряхленький человек, отыскавший тень под тополем, чтобы отдышаться от недолгой ходьбы. И только живые поблескивающие глаза говорили о не растраченной
еще энергии.
— За что же вас?— напомнил Тимофей,—Я при чем?
—-После осуждения вашего односельчанина, как его, запамятовал...
— Довбня Захар.
— Да-да, верно. Так вот, после суда над ним я пробовал ставить вопрос о пересмотре вашего дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177