В мерцающем тусклом свете Аноргуль увидела, что Восэ — лицом к стене — спит, что остывшая похлебка, кислое молоко и лепешка не тронуты... Прикоснувшись рукой к плечу мужа, Аноргуль спросила:
— Отец Хасана, ты спишь или бодрствуешь?
Восэ, просыпаясь, сел. Аноргуль притронулась к его лбу ладонью — не горячий ли?
— Я здоров,— сказал Восэ.
Разогреть еду?
— Сперва принеси воды.
Аноргуль вышла и принесла в носатом глиняном кувшине холодной родниковой воды из-под желоба. Восэ, прильнув губами к горлышку кувшина, жадно выпил почти всю воду. Аноргуль кликнула дочь, та, приняв из рук матерц миску с похлебкой, побежала разогревать ее* Аноргуль подсела к Восэ, заговорила ласково:
— Не принимай печаль к сердцу! Да прольет господь черноту на головы этих мангытов, чтоб им провалиться в могилу... Знаешь... Обойдется! Я все, как надо, придумала! Пойдешь на базар, продашь приданое Гулизор,— у меня в сундуке два ситцевых отреза на платье давно хранятся. И еще отрез домотканки на халат и два шелковых узорчатых платка... Мало?.. Есть пара бухарских туфель и два отреза красной материи для одеяла,— не такие уж мы бедняки, ведь всю жизнь накапливали дочке приданое!.. И еще у меня... Ты мне на нашу с тобой свадьбу коралловое ожерелье подарил... А другое, такое же, я сама припасла для Гулизор. Вот — два... И кроме того, слушай, отец Хасана, те мягкие сапожки с калошами, что в позапрошлом году ты привез из Гиссара, они ведь совсем новые, эти шахрисябзские сапожки, я их надевала только два раза,— помнишь, раз, когда был пир по случаю обрезания сына твоей сестры Фатимы, а другой раз — недавно, перед свадьбой Касыма... А, беды нет,— продай все это!.. Лучше же, чем попасть в тюрьму. Ты мангытов проклятых знаешь, от них, змей, никуда не денешься, уж если взялись за тебя, откупись!
Тут Гулизор внесла в домик разогретую похлебку, ушла. Восэ стал есть.
— Скажи, муж: продав все, что есть в сундуке, от зла откупиться нам денег хватит?
. Восэ с чувством благодарности положил руку на плечо жены:
— Хватит или не хватит, мы не тронем приданого нашей дочери, душенька ты моя! Приданое собирают на счастье дочери, а не для продажи в черный день. И твои новые сапожки с калошами так твоими и будут!
Аноргуль, доложив голову на колени мужа, вымолвила с тревогой:
— Тогда твой долг, этот взыск, чем покроешь? Знай, я не позволю продать мою телку-трехлеточку. У нас ведь и малые дети есть!..
Восэ промолчал. Рука его на плече Аноргуль, прижавшейся к его коленям, лучше слов передавала их полные любви чувства. Так они оба? в единящем их молчании сидели долго. Потом встали, пошли па внутренний двор, в комнату Аноргуль. Восэ чувствовал: тяжкий груз его забот стал как будто легче. Простые слова жены, ее удивительная душевность, ласкающая сердце Восэ, всегда укрепляли в нем веру в жизнь, возвращали хорошее наст- роение..«
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Стучит пест, скрипит ступа маслобойни. Однообразные, размеренные звуки делают еще более глубокой обступившую Восэ тишину. Аноргуль и Гулизор, уйдя в сад присмотреть за телкою и козой с козлятами, собирают хъедобную траву, чтоб испечь пирожки. В доме тихо и пусто. Стучит пест, скрипит ступа. В полутьме, вертя
маслобойку, ходит по кругу бык с завязанными глазами, Восэ сбивает масло, гонит его, но все думы его об одном: как, откуда добыть деньги для проклятого взыска?.. Продать своего коня? Нет, остаться без лошади нехорошо. Продать этого быка? Но тогда придется закрыть маслобойку — источник пропитания всей семьи!.. Продать сад?., Или не продать, а хотя бы заложить,— сад, или дом, или землю, взять под проценты деньги у какого-нибудь ростовщика? Но такой долг был бы в сто раз худшим бедствием, чем взыскание, наложенное амлякдаром, так как постепенно сделал бы должника нищим, собирающим милостыню для покупки савана...
Проклят будь этот злокозненный Джобир! Нужно же было связаться, взять за грудки этого подлеца!.. Если поразмыслить — может быть, и не нужно было... Но, с другой стороны, как мог Восэ не схватить Джобира — ведь всех, мерзавец, извел, на малых и старых лает, как остервенелый пес, всех кусает!..
Размышления Восэ прервал скрип ворот, Восэ услышал чьи-то шаги. Нет, это не Аноргуль с детьми. Может быть, это Касым, оседлавший утром коня Восэ и уехавший верхом на мельницу?
Но за открытой дверью маслобойни Восэ увидел шедшего к нему высокорослого мужчину с прямыми, как два кинжала, усами. За поясом моталась плеть. «Вот тебе раз, и в уголке моих мыслей этого человека не было. Это же Сайд Али из Зувайра!»
. Гость вошел прямиком в маслобойню, протянул Восэ обе руки, усмехнулся, открыв ряд великолепных белых зубов:
— Не предполагал, что приду к тебе? Путь мой лежал через это ущелье, заеду-ка, решил я, повидаю Восэ... Жив-здоров?
Восэ хотел усадить гостя под платаном, но тот не согласился:
— Не беспокойся! Чем плохо здесь,— укромное, хорошее место! Посижу, поболтаю с тобой и поеду. Лошадь я привязал за воротами!
«Зачем ему понадобилось укромное место?» — подумал Восэ, усаживая гостя на козью шкуру возле двери и садясь напротив него.
Они не были близко знакомы, но — то тут, то там — встречались но раз. Бывая на разных праздничных сборищах, Восэ не однажды участвовал в азартной конной игре — козлодранье,— без какой ни одно празднество в здешних краях не обходится. Сайд Али был известным игроком, частенько бросал к ногам судьи призового козла... С тех пор как Сайда Али — месяца два назад — постигла большая беда, он как в пропасть провалился — исчез и никому в окрестных селениях не показывался. Всем было известно, что за беда навалилась на Сайда Али, но кто и чем мог бы ему помочь в государстве, в котором не было и нет справедливости?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146