..— Восэ
обернулся к толпе повстанцев: — Друзья! Что вы скажете об этих условиях? Одобряете ли?
Гул голосов: «Одобряем! Одобряем!» — был ответом на этот вопрос Восэ.
Вдруг вышел вперед Назим:
— Восэ! А если правитель скажет: «Ваши условия принимаем», даст обещание, а потом нарушит его? Что мы тогда будем делать? Ведь они, правители, бесчестные, слова не держат!
Неимоверный шум и гам, поднявшийся в мгновенно возбужденной толпе, показал, что народ разделяет сомнения Назима.
Один из жителей селения Усто-Сафари, заросший черной бородой от горла до огромных глаз, предложил:
— Пусть бек запишет свои слова, поставит печать, прочитает нам! Пусть он придет вместе с судьей и двумя- тремя муллами, при них на Коране подтвердит свою клятву. А потом пусть письмоводитель правителя громогласно прочитает записанное на базарах Бальджуана, Ховалинга, Кангурта и Сари-Хосора! Если так не будет сделано, я пустому обещанию бека не поверю!
— Правильно говорит! — крикнул кто-то, и послышались возгласы:
— Пусть бек поклянется!
— Перед народом поклянется!
— Этого все мы требуем!
— Пустые слова — обман!
— Печать! Печать! С печатью он не обманет!
Восэ поднял руку:
— Хорошо. Это и мне нравится. Пусть так и будет!
И, взглянув на хаджи Якуба и его спутников, прибавил:
— Вы все останетесь здесь, пока наши представители не вернутся.
Что могли поделать посланцы бега? Восэ оставил их - заложниками. Певец Гуль-Курбан и его товарищи вскочили на коней, помчались. Ховалингского амлякдара Аб-дукаюма Ризо подсадил к себе на лошадь...
У ворот крепости, окруженные охранниками, всадники спешились. Ризо привязал лошадей к дереву и остался при них. Охранники впустили представителей Восэ в крепость, повели слепыми переходами куда-то вниз. Неожиданно все оказались в подземелье — сыром и темном. Амлякдар, назвав себя, упрашивал охранников не сажать его под арест, но те не слушали его. Лязгнув за дверью замком, они ушли. Представители Восэ поняли, что попали в ловушку...
Прошло не менее двух часов, прежде чем засов и тяжелая дверь открылись. Всех задержанных вывели, повели каким-то узким переулочком, вывели на большой двор. Там, кроме двух-трех мужчин, по виду слуг правителя, никого не было. Подвели к длинной, украшенной резьбой по алебастру веранде глинобитного дома, приказали стать в ряд.
Спустя полчаса из дверей дома на веранду торжественно, в сопровождении чиновников и слуг, вышел в парчовом, пурпурном халате Мирзо Акрам. Голова бека была окручена чалмой нежнейшего голубого цвета. За полой полураспахнутого халата блеснул драгоценностями кривой ятаган. Непроизвольно, повинуясь установленному веками обычаю, представители Восэ окрестили руки на животах в знак приветствия пышно разодетого правителя. На это приветствие ни Мирзо Акрам, ни его свита не ответили. Едва он остановился на краю веранды, как ховалингский амлякдар Абдукаюм, внезапно вырвавшись вперед, вскочил на веранду и, согнувшись вдвое, склонился перед Мирзо Акрамом, схватил подол его халата и стал целовать и, плача, всхлипывая, заговорил:
— Вашего раба эти проклятые взяли в плен, очень мучили меня, великопочтенный! Под предлогом, что я передам вам их жалобы, я еле-еле вырвался из рук подлецов. Нечего слушать речи этих проклятых бунтарей, кровь диванбеги и мученика-тысяцкого на них! Молю воздать им местыо — убить, повесить всех,— да, да, велико- почтенный, повесить всех!
— Ах ты дьявол! —не вытерпел певец Гуль-Курбан. — Проклятый ты сам! Клятвопреступник! Да отомстится тебе за это!
— Замолчи, будь проклят твой отец! — замахнулся на него Абдукаюм.- Вор! Убийца! Мало всех вас повесить! Каждого из вас надо живым на козлодранье разорвать!
Мирзо Акрам, пренебрежительно глянув на амлякдара, больше не обращал на него внимания. Сел на единственный оказавшийся на веранде стул, свита окружила его.
В этой свите были чиновники, хорошо знавшие народного певца Гуль-Курбана, не раз видавшие его на праздничных сборищах и на пиршествах. Низенький, с круглым, лунообразным лицом, хранитель печати правителя с насмешкой спросил певца:
— Где твоя домбра, еретик? Ты, оказывается, бросил петь и примкнул к врагам высочайшего повелителя?
Народный певец, человек пожилой, но еще в цвете сил, не растерялся, а спокойно и рассудительно ответил:
— Домбру я оставил дома, почтенный. А петь я не бросил. С народом моим, пришедшим сегодня требовать справедливости, меня спаял сам бог, потому что я родился среди этих людей и с тех пор, как помню себя, всегда был с ними, а в юности даже имени бальдя уанского правителя я не слыхал, у нас был свой независимый мир тогда!
— Ты, кажется, болтун! — в гневе и с угрозой в голосе промолвил Мирзо Акрам.— А ну, говори, кто убил диванбеги, посланца его высочества? И тысяцкого Саидкула кто убил? Может быть, ты сам убил или,— правитель указательным пальцем ткнул в сторону Одины и Шарифа,— может, ты? Или ты?
— Это они, великопочтенный, они убили! — втираясь в свиту Мирзо Акрама, визгливо выкрикнул ховалингский амлякдар Абдукаюм.— Все они — убийцы!
— Отвечайте, проклятые, кто убил? — заорал бек.— Кто убил диванбеги и тысяцкого?
V Одина, человек по натуре бесстрашный, произнес уверенно и с достоинством:
— Мы к вам пришли требовать, а не отвечать на вопросы!
— И я скажу,— сделал шаг вперед" Шариф,— сначала вы нам ответьте!
Глаза Мирзо Акрама налились кровью.
— Вы пришли как истцы, а не как ответчики? — Ив гневе он заорал: — Эй, охрана! Бейте их и бросьте в подвал!
Охранники набросились, на всех троих доверенных Восэ, связали и, избивая, поволокли в тюрьму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146