А что скажет старшая, мудрая супруга Ибодат-пошо, с которой бай во всем и всегда советовался? Она, конечно, втайне ненавидит молодых жен своего мужа и терпеть не может Зеби,— значит, только рада будет избавиться от девчонки, насолить ее молодой матери...
Мирзо Акрам посоветовался со старшей супругой, и та ответила мужу:
— Сын его высочества эмира — наш бек, хозяин имущества и душ наших, хозяин нашей чести и нашего позора. Подарить ему сына в рабство или дочь в наложницы для верноподданного — не грех!
Так и объяснили матери Зеби, Рисолят. Объяснили — и не рады были! Эта кухарка, безродная дочь медника- оборванца, рабыня семьи, всегда покорная и послушная, вдруг взъярилась, как дикая рысь, подняла такой визг и гвалт, обругав супруга и его «госпожу», что даже они, ошарашенные, растерялись... Впрочем, супруг тут же дал волю своему гневу, схватил Рисолят за косы, хлестал ее плетью, таскал по двору, как пустую козью шкуру... Но несчастная Рисолят не умолкала:
— Убей меня или живой зарой в могилу! Только тогда увезешь мою дочь, подаришь, как подстилку, беку... Она же и твоя дочь, бесчестный. Позор тебе и Ибодат!
Мирзо Акрам и его старшая супруга поняли, что, пока жива мать Зеби, девочку без большого скандала принести в жертву не удастся. Да и будет ли эта жертва принята — было неизвестно. И они отступились от окровавленной Рисолят и, поостыв, стали прикидывать, какие еще найти способы, чтобы привлечь к себе милостивый взор эмирского сына.
Вспомнил Мирзо Акрам, как разгорались азартом глаза бека Кермине, когда он оказывался судьею в жестокой конной игре — коалодранье: кажется, сам прыгнул бы с застеленного подушками и коврами судейского помоста в гущу сгрудившихся всадников, вырвал бы у них шкуру призового козла, вынесся бы с нею на разъяренном коне вперед, стиснув зубы и наотмашь хлеща плетью по головам настигающих... А как наливались кровью глаза правителя в разгаре соколиной охоты?
«Все так, но я тут совсем ни при чем! — подумал Мирзо Акрам, человек рыхлый, дородный, не участвовавший ни в конных играх, ни в соколиной охоте.— Был бы я, допустим, Амоном...»
Натолкнувшись мыслью на гиждуванского любителя азартных игр Амона, по прозвищу Плешивый, Мирзо Акрам вдруг оживился: да ведь сын эмира — любитель и перепелиных боев, а у Амона Плешивого, мастера по натаскиванию боевых перепелок, есть знаменитый перепел, недавно согнавший с поля боя десять своих противников. Добыть, во что бы то ни стало добыть его!
...Пустынная, знойная дорога закончилась чайным заведением на пыльном гиждуванском базаре, в том ряду, где торгуют самокрутными нитками. На пестром квадратном ковре, застилавшем глинобитные полати, люди пили не торопясь зеленый чай и поочередно посасывали камышовый мундштук чилима — медного курительного сосуда, в котором табачный дым булькает, проходя сквозь воду. Мужчина, предлагавший чилим, приняв на лету монетку, протягивал мундштук желающим.
Остановив коня, Мирзо Акрам увидел в гуще народа Амона Плешивого, в красном халате, небрежно свисающем пустым рукавом с плеча. Другой рукав, натянутый на руку, скрывал таившегося в нем, как в уютном гнезде, боевого перепела. Между узловатыми пальцами Амона чуть виднелись острые коготки и жаловидный клюв птицы.
Бай поздоровался с Амоиом, тот поднялся, прижал ладони к груди:
— Э-хе, дядюшка-бай, пожалуйста!
Фамильярное обращение резануло слух почтенного Мирзо Акрама, но когда ему было что-либо нужно, он умел но замечать лишнего. Спрыгнув с коня, он сунул повод служке, чтобы привязал коня к чахлому дереву. Чинно заняв место в кругу сидящих, Мирзо Акрам затянулся из медного сосуда табачным дымом и, медленно, с удовольствием выдохнув потерявшую синь струю, принял из рук Амопа чашку чая.
— Слышал я, Амон, что твой перепел разогнал всех боевых птиц Гиждувана. Поздравляю!
— Спасибо, дядюшка!
— Это у тебя в рукаве тот самый или другой?
— Тот, тот, дядющенька! — Подняв руку, Амон осторожно, двумя пальцами высунул головку птицы.
— Дай взгляну!
Взяв птицу из рук Амона, Мирзо Акрам тщательно ее ощупал. До сих пор богатей покупал перепелов, только чтобы жарить и есть их, а потому считал: чем птица жирней, тем лучше.
— Ах ты, живое существо! — усмехнулся он.— Что это, Амон, твой бойцовый перепел такой тощий?
— А так уж, дядя! — усмехнулся Амон Плешивый, сразу сообразив: «Ты хоть и богач, да, оказывается, дурень, показываешь себя знатоком, а ничего не смыслишь!»
— Если эту птичку захочу купить, ты продашь?
Подумав: «Зачем она ему?», Амон высказал удивление:
— Продам ли? Вы же не любитель перепелиных боев, дядюшка!
— В Кермине у меня есть один знакомый,— соврал Мирзо Акрам,— он из именитых людей. Просил: «Привези из Гиждувана хорошего перепела».
— Если так, дядя, хорошо. А сторгуемся ли? Я этого своего бойцового перепела и за сто золотых не продал бы. Но вам кто откажет? Давайте добрую цену, да будет любимая птичка моя отдана в жертву вам!
Изрядно поторговавшись, Мирзо Акрам, словно ослепнув в небывалой щедрости, вынул и, тщательно пересчитав, отдал неуступчивому Амону огромную для сего случая сумму: триста тенег! И все же Амон Плешивый, будто не желая, чтобы кто-либо другой, а не он сам мог в Кермине похвалиться победой своего перепела над всеми другими перепелами города, дал, бережно вкладывая птицу в ладони бая, лукавый совет:
— За этим перепелом с неделю, дядюшка, поухаживайте, чтобы стала пичуга жирной, а уж потом везите дарить вашему знакомому в Кермине!
При всей своей хитрости Мирзо Акрам не заметил в приторной улыбке Плешивого тайной насмешки над пустомелей-богачом, пытающимся выдать себя за знатока перепелиных боев, а потому важно ответил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146