И взыски, и пожертвования, и все другие поборы, все другое, чем держится эмирское государство, чем богаты и славны сам эмир и его сановники и чиновники? Вот, достойный правитель, мое заявление, исторгнутое мною из самих глубин души!
В то время, когда все более твердым голосом, увереннее и громче Восэ произносил эти — неслыханные в здешних местах — слова, через шуршащие воды Сурхоба переправились и присоединились к толпе около чайной десять или двенадцать человек верхом на лошадях и на ослах. Это были Назим, Назир, Касым, мулла Сафар и несколько жителей селения Дара-и-Мухтор. Мулла Сафар в те дни вернулся из Самарканда на свою родину, в Сари-Хосор. Они и Назир через Касыма узнали об аресте Восэ и вместе с его дара-и-мухторскими друзьями приехали в Бальджуан — узнать о нем и, если окажется возможным, выручить из тюрьмы, взяв друга под свое поручительство.
Сейчас, увидев Восэ свободным, да еще смело разговён ривающим с правителем, они и удивились и обрадовались. Один из односельчан, присутствовавший здесь, на празднестве, наблюдавший, как Восэ укрощал полудикого жеребца, коротко поведал приезжим обо всем, что здесь происходило.
Дослушав, как откровение, страстную речь Восэ, народ пришел в необычайное возбуждение. Назим закричал: «Правильно говоришь! Молодец, брат!» Назир заревел на всю площадь: «Готов погибнуть я за твой правдивый язык, Восэ!..» Другие кричали: «Сердце всего народа в тебе, Восэ!», «Клянемся, ты прав, Восэ!»... Исстрадавшиеся люди шумели, кричали, напирая на впереди стоящих, взмахивали кулаками: кто-то развеял по ветру свою чалму, кто-то возгласил: «Защитите нас от когтей угнетателей!» Толпа распалялась все больше...
Такого возбуждения в Бальджуане не было еще никогда. Мирзо Акрам, сидя в седле, позеленевший от гнева, от волнения и страха, полузакрытыми глазами вглядывался в лица то одного голосящего в толпе, то другого, будто стремясь запомнить их. Его миндальной масти лошадь нетерпеливо перебирала ногами, била копытами землю, видно, нервное состояние всадника передалось и ей. Спутники Мирзо Акрама встревожено перешептывались, поглядывая на своего правителя, ожидая от него приказаний
и бледнея при новых взрывах негодования, ревом прокатывавшихся по всей толпе...
В этой угрожающей обстановке Мирзо Акрам вдруг, ничего не сказав, рванул повод своего коня и поскакал к воротам крепости.
Его спутники, кроме двух-трех оставшихся на месте, поехали за ним.
Из оставшихся один был близким другом Мирзо Акрама. Это был преподаватель бальджуанского духовного училища, богослов и проповедник хаджи 1 Якуб, когда-то в молодости живший вместе с Мирзо Акрамом в одной келье и вместе с ним зубривший Коран в одном из бухарских медресе. Келья принадлежала сыну бая Мирзо Акраму. Способному ученику Якубу, горцу из бедняцкой семьи, туповатый Мирзо Акрам разрешил жить вместе с собой в воздаяние за оказываемую помощь в приготовлении уроков. Теперь правитель приблизил к себе своего школьного товарища, поручил ему быть поверенным в его делах.
Хаджи Якуб обладал тактом, умел мирить ссорящихся, был способен воздействовать на умы людей своими нравоучениями и уже не раз избавлял Мирзо Акрама от скандалов, какие затевали в присутственных местах жалобщики и просители.
Вот и сейчас, давая Мирзо Акраму и его спутникам время благополучно удалиться в крепость, видя, что с их отъездом, похожим на бегство, возбуждение толпы начинает спадать, хаджи Якуб не побоялся въехать в толпу на своем коне: он знал, что люди его уважают.
—^ Ай-ай, жаль, жаль! — воскликнул он, укоризненно кивнув в сторону Восэ.— Досточтимый правитель проявил справедливость, простил твою вину, а ты, вместо того чтобы поблагодарить, распустил свой дерзкий язык и так рассердил достойнейшего нашего правителя, что он не захотел оставаться здесь! Сбрось со своего плеча злого нашептывателя, шайтана, мусульманин!.. И вы тоже,—повернулся хаджи Якуб к народу,— хороши! Поверив бредням одного невежи, размычались как стадо быков! А в конце концов, что произошло? Земля ведь стоит на своем месте! Небо не свалилось и не прилипло к земле! Если амлякдар
Мусульманин, совершивший паломничество в Мекку,
или любой другой чиновник и совершил какой-нибудь бессовестный поступок, то достойные уважения люди пришли бы к нам и, не смущая народ, без всякого шума сообщили бы о том господину правителю. А уж он расследовал бы дело и воздал должное посягнувшему на законность и справедливость!
Толпа молчала. Лишь один пожилой земледелец сурово ответил хаджи Якубу:
—- Вы только разговариваете! Да!.. Мы, если даже сто раз придем и сто раз доложим, ничего не добьемся. Никто на наши слова не обратит внимания! А то, что скажут амлякдар или сборщик, все равно будет признано правдивым!..
Толпа в молчании ждала, когда хаджи Якуб удалится в крепость. Он понял это и, ни слова не сказав больше, уехал с теми из сопровождавших правителя, кто еще оставался здесь.
Тогда люди окружили Восэ, поздравляли его, дружески обнимали. Дара-и-мухторский маслодел в этот день стал их героем. Чаевничий, который обычно и речной воды не давал без денег, сейчас на квадратной деревянной кровати расставил щедрое угощение — чай с ломтями пшеничного хлеба, изюм, миндаль, угостил за свой счет Восэ и его ближайших друзей. Напрасно пытались они вручить ему деньги, он решительно отказался взять, добавив: «Не уходите, братцы, я всем вам постелю здесь спать, переночуете, утром поедете в свой Ховалинг и Дара-и-Мухтор! Поздно уже — глядите: закат!»
Но гости, поблагодарив чаевничего, поднялись, отправились в путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146