По просьбе Восэ банщик принес для Назира подержанное белье и старый, но чистый халат,— да за это с Восэ двенадцать монет.
Потом, поддерживая шатающегося от слабости побратима, Восэ направился с ним к келье старого Сафара..
Восэ купил мяса, и хозяин кельи сварил бульон. Назиру дали съесть половину суповой чашки и кусок лепешки,—после долгой голодовки, от которой желудок у человека сжимается, давать больше нельзя. От этой горячей пищи, полученной в первый раз за четыре недели, бедняга, обрадованный и воспрянувший духом, обрел какие-то силы. Конечно, прежде всего на Назира благотворно подействовал рассказ Восэ о том, что шахрисябзские власти признали его побратима невиновным и ему больше не нужно опасаться преследования.
Мулла Сафар вышел во двор медресе прочесть полуденную молитву, затем вернулся, и в келье разгорелась дружеская беседа, продолжавшаяся до вечера. Восэ, с тех пор как пустился в путь, впервые почувствовал облегчение — словно бы сбросил с плеч тяжелый груз. На своем горном наречии он в красочных выражениях рассказывал Сафару и своему побратиму обо всех дорожных происшествиях — до прибытия в Самарканд,
После вечерней молитвы слуга Сафара принес ему миску плова, чайник чаю с двумя лепешками. Выпив две чашки горячего зеленого чая, лежа на войлочной катанке, Назир с улыбкою слушал, как сидящие возле него Сафар и Восэ язвительно высмеивают Мирзо Акрама, проделки чиновников Бальджуана, Каршей, Шахрисябза...
О Мирзо Акраме старик Сафар в задумчивости сказал:
— А этот твой Мирзо-кори, не сомневаюсь, опять получит большой пост,
— Почему вы так уверенно говорите, достопочтенный? — удивился Восэ.
.— А потому, что твоего кори я знаю. Он из тех негодяев, какие готовы на любую подлость, едва почуют запах какой-нибудь выгоды... В нашем Бухарском ханстве, пока не совершишь какой-нибудь мерзости, не лизнешь некое место высокопоставленному начальству, не растопчешь подчиненных и не сдерешь с них шкуру,— нечего и рассчитывать на высокий пост. Но уж зато тот, кто все это сделает,— тот сразу получит от милостивого эмира любую доходную должность. Ты спросишь: почему? Да потому, что эмир сам одного рода и племени с такими людьми... А то, что я сказал о Мирзо-кори,— не гаданье мое. От одного мудрого человека я кое-что слышал.
— От кого, достопочтенный? — не удержался Восэ.
— Назовем его — Махдум,— уклончиво ответил Сафар.—Называть его имя — незачем.
Все это неожиданно резкое и дерзкое высказывание Сафара об эмире поразило Восэ: ведь Сафар сам был муллою, а все муллы, которых довелось знать Восэ, даже заочно говорили об эмире и его сановниках только с великим почтением, с цветистыми славословиями...
Сафар взял из ниши керосиновую коптилку, зажег ее от пламени свечи, которую затем погасил и положил в нишу,—свечу он экономил для работы по каллиграфической переписке книг. Свет в келье стал слабее, от пламени коптилки на стене зашевелились длинные тени двух бородатых мужчин. Сафар сказал:
— О Махдуме я тебе скажу только: он мой духовный наставник, водитель в моем пути... Но ты лучше расскажи мне, какие в твоей Стране Гор цены, какова там жизнь, что радует и что заботит там бедных людей?
Что мог на это ответить Восэ? Вот уже второй год там засуха. Цена меры пшеницы поднялась вдвое — до тридцати двух сребреников. Этой весной хорошо поднялась и созрела пшеница, но, как передали Восэ земляки-бальд- жуанцы и кулябцы, встреченные им в Шахрисябзе, недавно на те места налетела саранча, все пожрала...
— Остатки съест мангытская саранча! — приподнявшись на подстилке, промолвил Назир.— Богом наказанный землепашец опять будет есть траву.
— Вы, народ, заслужили это! — вдруг с укоризной сказал Сафар.— До тех пор, пока вы все слушаетесь правителя и его чиновников, они будут делать вам всякие гадости. А вы, опустив головы, молча будете принимать это, вот вам и не видать иной, чем вареная трава, пищи!
Ни от кого таких слов не слыхивали Восэ и Назир.
— А как мы можем не слушаться? — удивился Назир.— Ведь мы —подданные, а они — правители! Власть их над подданными признана и законна.
— Повеление правителя лишь тогда справедливо и законно, когда оно не преступает установлений шариата. Многие же приказы и повеления эмира и его чиновников незаконны, ибо несправедливы! — запальчиво произнес Сафар, глотнул чаю и продолжал уже тихо, словно обращаясь лишь к самому себе: — Справедливы и верны слова Махдума... Всевышний давно уже отвернулся от невежественных эмиров, ленивых владык и вельмож. Если бы не отвернулся, то неверные христиане не захватили двух третей мусульманских стран. Не сегодня-завтра эмирское государство рухнет вместе со своей столицей Бухарой — это хорошо знают эмир и его подручные. Поэтому каждый, думая о своем, рассуждает: «Пусть после меня солнце и не восходит!» — и торопится грабить подданных, припасать побольше богатств на те времена, когда не будет у них ни постов, ни славы. Страна разорена, шариат унижен, вера растоптана... Неблагодарные улемы — законоведы и богословы, прислуживая эмиру и его вельможам, радеют лишь о своих интересах, кричат: «Скот и имущество подданных принадлежат вместилищу вселенной — эмиру, у подданных нет права на собственность. Если эмир берет что-либо у своих подданных, то, мол, берет у них свое собственное, и нечего обобранным называть это гнетом и притеснением!» Такими словами улемы дают свое разрешительное благословение на незаконные действия эмира... Эмир — развратник, бездельник, правители недееспособны, раисы, амлякдары, старосты, сборщики податей — все взяточники, дармоеды, воры, а миршабы — сообщники воров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146