Я еще тогда по всему ее поведению понял, что она будет хорошей женой. Твое богатство дороже всякого золота. За такую жену, если случится, можно и жизнью пожертвовать... Послушай-ка, Восэ,— перебил свои похвалы Назир,— я вижу, ты очень соскучился по жене и детям. Давай вставай, садись на коня и скачи в Карамушак, повидайся с ними и возвращайся. Я останусь здесь за тебя.
Сердце Восэ затрепетало от радости. Но вправе ли он оставить отряд? Впрочем, на несколько часов, на :ночь, пока отряд стоит у подножия Сурх-Сакау! Обстановка благоприятствует, Назир храбр, умен и предусмотрителен.
— Давай, давай, не теряй времени, вставай! — торопил Назир.
Настаивать, торопить, однако, не требовалось,— Восэ вместе со своим братом Касымом, Ризо и четырьмя близкими повстанцами помчались в Карамушак.
Полтора «камня» неровной горной дороги до этого селения преодолели за два часа. Радости Аноргуль, Гулизор, Хасана и Даулята не было предела. Касым тоже был счастлив увидеться с молодой женой и ребенком. Хозяева дома — родственники Восэ: старик со старухой, их сын и сноха — все занялись приготовлением угощения, хлопотали возле котлов.
Восэ заметил, что его дочь Гулизор все время была какой-то беспокойной, растерянной. Тут только вспомнил, что в кругу приехавших сидит Ризо, о чувствах которого
к Гулизор он знал. После подвига, совершенного Ризо в битве у Мазар-и-Додарака, Восэ еще больше полюбил юношу.
Когда сидели на веранде вокруг скатерти с угощением, * Восэ вдруг велел Хасану позвать Ризо. Гулизор встала, вышла, спряталась за занавеской. Отец ничего ей не сказал, но когда Ризо, скромно и будто стыдясь, сел за угощение, он произнес очень серьезно, торжественно и громко, чтобы Гулизор за занавеской слышала:
—- Аноргуль! Я обручаю нашу дочь Гулизор и Ризо. Будьте вы все свидетелями. Если суждено мне вернуться с войны живым-здоровым и вместе с Ризо, возьму его в зятья. Если мне не суждено будет вернуться, то Гулизор выйдет за него замуж 'Сама. Аминь!
Аноргуль, хозяева дома и гости, услышав неожиданное решение Восэ, вслед за ним огладили, по обычаю, свои лица руками.
— Разломи хлеб,—сказал своему старому родственнику Восэ,— как велит при помолвке обычай.
Старик взял тонкую лепешку и разделил ее на четыре части.
Никто не был удивлен этой внезапной помолвкой: ведь Восэ приехал с места сражения, времени для медлительных обрядов у него не было.
Ризо, не в силах скрыть безудержную, охватившую его радость, сидел, низко опустив голову, покраснев, со стеснительной улыбкой. Из комнаты не доносилось ни звука: очевидно, Гулизор также была охвачена радостью и волнением; во всяком случае, отец и мать ее в этом не сомневались...
Невестка хозяина постелила себе, Гулизор и ее мало- .летним братьям в беседке на дворе, предоставив мужу спать вместе с мужчинами в гостином домике. Конечно, всю ночь Гулизор не могла заснуть и была уверена, что Ризо тоже — там, в полусотне шагов от нее,— не спит. Ризо и в самом деле не спал, расхаживал босиком по двору за стеной гостиного домика.
В середине ночи, когда тьма стала непроглядной, Гулизор, убедившись, чью все вокруг крепко спят, потихоньку встала и на цыпочках подошла к двери гостиного домика. Восэ спал чутко, услышав скрип двери, проснулся, приглядевшись, увидел на фоне звездного неба силуэт дочери, понял, что у нее свидание с Ризо. Он удивился: когда и как успели они сговориться? Решил не обращать внимания, натянул на себя одеяло, чтобы опять заснуть: «Пусть поговорят, пусть дадут слово верности друг другу, попрощаются: ведь они теперь жених и невеста!»
А Гулизор за дверью постояла, прислушиваясь, услышала шорох шагов, узнала Ризо. Они не сговаривались, их толкнуло друг к другу тайное желание сердец.
— Ризо, милый, это я, Гулизор...
Ризо схватил девушку в свои крепкие объятия,, и горячие поцелуи заменили им все слова, все звуки мира, все, все на свете. Они чувствовали только теплоту тел друг друга, задыхались от счастья... Их привел в себя кашель старика хозяина, нарушивший тишину ночи. Гулизор потихоньку высвободилась из объятий Ризо, слегка толкнула его, давая понять, что свидание надо закончить. Крепкое рукопожатие было их обещанием верности на всю жизнь...
В селении Сурх-Сакау Восэ поджидал его самаркандский знакомец мулла Сафар. Беспокоясь о Восэ, понимая, какая смертельная опасность угрожает ему в затеянном деле, Сафар приехал сюда, чтобы предостережениями и советами заставить друга свернуть с избранного страшного пути... Уговоры муллы Сафара не помогли, ничто не могло заставить Восэ изменить его решение. Теперь, когда восстание началось, Восэ все же чувствовал к этому человеку уважение и признательность. Он не мог забыть добро, оказанное бескорыстным и честным Сафаром ему и Назиру в те два месяца, какие они провели в самаркандской келье и какие связали всех троих крепкой дружбой. Она опиралась на общность мнения о господстве мангытских эмиров, на ненависть к правителям и чиновникам, ко всем мучителям народа.
Проснувшись на рассвете, Восэ долго раздумывал о начатом им великом и грозном деле. Вновь и вновь во всех подробностях вспоминал последний перед началом восстания разговор с муллою Сафаром в этом же гостином домике, в селении Сурх-Сакау, тогда, когда костер на вершине горы еще не горел, когда можно было решать: поднимать ли весь народ на восстание или отказаться от риска пойти на кровопролитие.
Сейчас Восэ мысленно повторил тогдашнюю беседу с муллою Сафаром:
«Восэ, ты знаешь, я ведь считаю тебя за своего брата,
очень люблю тебя. Ты один из тех редких людей, какие нравятся мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146