Всадники, сломав плетеные ворота, гурьбою ворвались в сад.
— Вяжите его! — крикнул солдатам Давлят, указав на Сайда Али.
В ту же минуту крепко избитый владелец сада был привязан к дереву.
— Рубите! Ломайте! — приказал воевода.-—Убью, если хоть одно дерево останется.
Послушные стражники, спрыгнув с лошадей, выпростали из-за поясных платков топоры, тёши, пилы, и отважные солдаты, оставшись в седлах, обнажили сабли и шашки.
Молодые плодовые деревья застонали, заныли под
смертельными ударами, наносимыми оголтелым Давлятовым воинством. Беспощадная рубка длилась меньше времени, чем понадобилось бы, чтобы распить чайник чаю. Беззащитное войско яблонь, груш, черешен, персиковых деревьев, кустов граната, виноградных лоз под яростные выкрики понукаемых ДаБлятом варваров было разгромлено,
Никто не слышал и не слушал моль несчастного Сайда Али, на глазах которого начался и кончился весь этот чингисхановский разгром. Только один Давлят в злорадстве прислушивался к истошному воплю Сайда Али:
— Убей меня! Именем бога и уважением к хлебу и соли, которые ты ел у меня в саду, заклинаю, убей сперва меня, а потом руби мои деревья!
— Нет! Я не убью тебя,— с издевкою неспешно проговорил Давлят.—Но сделаю хуже, чем если б убил. Ты до сих пор не знал меня хорошо, теперь будешь знать!
Хохоча в лицо Сайда Али, танхохур показал пальцем на поверженный ствол черешни, на обрубленные ветви, подобные поднятым к небу рукам несчастных вдов... Солдаты, ломая ветви, сдирали с них плоды и жадно пожирали их...
— Смотри! Смотри!
Другие, фруктовые деревья только что показали весне свои завязи, незрелые гроздья винограда были еще младенчески мелкими, бледно-зелеными.
Изрубленные на части веточки, на которых только зарождалась жизнь новых плодов, шуршали под исками насильников, которых здесь было некому, кроме садовника Сайда Али, проклясть!
А Сайд Али, будто укушенный змеей, затихающим голосом, почти теряя сознание, стал бормотать какие-то слова, из которых Давляту запомнились только: «...буду жаловаться правителю... припаду к ногам самого эмира!..»
— Припади! — опять расхохотался Давлят.— Припади, дурак, если тебе неведомо, что я любимец и господина правителя, и самого вместилища справедливости, его высочества! Припади, припади к ногам! Или ты думаешь, что и;« за вшивого босяка, из-за двух десятков деревьев твоих высоки и правитель или сам наш владыка эмир огорчат такого проданного, верного им слугу, как я, танхохур?.. Благодари всемилостивейшего бога, что живым тебя оставляю, дурак!..
Взмахом руки и приказным окриком Давлят оторвал своих воителей от искромсанных ими деревьев, и через минуту всадники, улюлюкая, хохоча, сквернословя, стегая плетьми лошадей, вынеслись за ворота, помчались прочь по склону горы Чаган.
Обездоленный налетчиками Сайд Али остался привязанным к дереву шелковицы, ветви которого были тоже обрублены, уцелел только ствол. Не скоро опомнившись, Сайд Али стал звать кого-либо на помощь, кричал до тех пор, пока его не освободил от веревок какой-то проходивший с отарой овец пастух..,
ГЛАВА ПЯТАЯ
Оставишь долга Восэ по налогам за тягло, за клеверник, за мельницу, да еще и не выплаченный им базарный сбор составили сто двадцать тенег. За два неурожайных года засухи правительство милостиво взимало некоторые другие налоги в половинном размере. Но взыскиваемая половина, которую натурой нельзя было покрыть, оставалась на земледельцах денежной задолженностью. Так как, по решению эмирских властей, во время появления всходов с земледельцев взимали деньгами половину налога с будущего урожая, то амлякдар и эту сумму прибавил ко всему, что было начислено как долг Восэ,— он должен внести сверх сотни монет назначенного ему взыскания еще не сто двадцать, а триста монет — ровно столько, сколько стоит хороший конь.
В числе государственных налогов, приносивших эмирской казне большой доход, был новый налог, введенные эмиром Музаффаром лет за восемнадцать или девятнадцать до описываемых здесь событий,— во время войны Бухары с войсками царя. Этот военный налог был назначен эмиром для выплаты контрибуции победившим его царским войскам. Война окончилась в том же 1868 году, когда началась, налог был с населения собран и выплачен, но в дальнейшем — из года в год — эмир продолжал взимать его с подданных своего государства. И потому население назвало этот налог словом «нохакона», что в переводе на русский язык означает «неправый», «несправедливый» или «незаконный»...
Кажется, ни один из поборов не вызывал такого ропота среди населения Бухарского эмирата, как этот «неправый»
налог. Не мог примириться с ним и Восэ и мысленно все время отказывался причислить его к сумме долга амлякдару. А напрасно, потому что никто скашивать этот налог не собирался.
Но и без него нелегко было найти выход из положения.
Расстаться с вороным конем — умным, любимым? В стране горцев какой же мужчина — без коня? Сокол без крыльев! В начале весны Восэ продал оставшуюся яловой корову и на эти деньги купил трехлетку-нетеля. Вместе с женой Аноргуль рассчитывал: пустят ее к концу весны в первый раз обгуляться, получат в приплод теленка... Ничего, однако, не поделаешь — придется теперь продать нетеля, Аноргуль скрепя сердце уже согласилась. Самое большее дадут на базаре сто пятьдесят монет... Мало!.. Что же делать? Надо продать еще и быка, на котором, в супряге с быком соседа Назима, Восэ и Назим поочередно вспахивали землю и того и другого. Своего быка в свободное от пахоты и от работ на санях-волокушах время Восэ заставлял вертеть маслобойку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146