А теперь эмирские чиновники уносят все варево вместе с котлом, а потом приходят и требуют еще шкуру скотины, из которой сварен был «большой суп». Есть поговорка: «Если ты вор, то будь совестливым вором»,—прежние чиновники были из этих же гор и селений. Они не были столь чужими народу, потому что зависели от него, они были «ворами более совестливыми». А эмирские чиновники — бессовестные воры, они даже никогда не знают, по каким тропинкам проходит совесть.
— Говорят, что Сарихон, прежний эмир Куляба и Бальджуана, был справедливым правителем, это верно?
— Верно. Вы его называете Сарихон — это прозвище, и означает оно — Желтый князь; настоящее его имя Саидбек Валами. Он был богобоязненным человеком, поступал справедливо. В Бальджуане один гадальщик нам предсказал, что Желтый, князь должен вернуться. Бальджуанцы верят, что он обязательно когда-нибудь вернется и отберет у эмира все захваченные мангытами земли и богатства...
Караван противосаранчового отряда достиг селения Джам и остановился на ночлег. Утром, во время завтрака, старший группы подозвал к себе Восэ и хотел нарисовать карандашом его портрет. Но Восэ заупрямился — по мусульманским законам изображать лиц правоверных нельзя.
— Чего ты боишься? — стал уговаривать переводчик.— Это совсем не вредно и не грешно. Ты понравился господину, он называет тебя похожим на богатыря, настоящим горцем. Он хочет нарисовать тебя на память.
Восэ по настоянию переводчика посидел минуту спокойно перед художником, но суеверный страх одолел его, и он встал с места:
— Да паду я жертвой ради тебя, господин, отпусти меня. Я не хочу.
— Все уже, все! — рассмеялся старший группы.
Восэ взглянул на листок в тетради, узнал себя на рисунке и удивился: его лицо, обрамленное чалмою и с широкой черной бородой, было изображено очень точно...
— Говорят, русский много знает дел, одно из них теперь я увидел своими глазами,— засмеялся Восэ.
Завязав узелком свой поясной платок с заложенной в него ассигнацией, Восэ вместе с Юлдашбаем, своим товарищем по поездке из Шахрисябза, отправился в город. Оба они пришли в городскую баню и с большим удовольствием купались в ней часа два. И в Шахрисябзе, и здесь Восэ больше всего понравилась баця. Жаркие каменные сводчатые бани с арочными перекрытиями, с парными отделениями и подземными водохранилищами, какими славились Шахрисябз и особенно Самарканд, нечего было даже и 'сравнивать с примитивными банями Бальджуана и Куляба.
Проводником был Юлдашбай, который и раньше не раз бывал в Самарканде и хорошо знал этот город, поразивший Восэ великолепием своих мечетей и медресе. Оба они после бани зашли в харчевню, наелись досыта, затем перешли в чайную, расположились возле знаменитой мечети Биби-Ханым. Здесь они неторопливо выпили чайника три-четыре зеленого чая, любуясь развалинами величественного здания, его куполом и блестящими изразцами, арками и порталами, напоминавшими Восэ снеговую вершину Чильдухтарон — гору Сорока Девушек, которая виднелась на востоке со двора его дома в селении Дара-и-Мухтор.
Ночью, с разрешения чаевничего, они легли спать тут же, в темном углу, на покрытой большим текинским ковром террасе чайной.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Утром, после завтрака, Юлдашбай пошел в квартал Кош-Хауз проведать какого-то своего знакомого. Восэ прошелся по базарам и торговым рядам. На угольном рынке он встретился с двумя носильщиками из Куляба. Трое земляков направились в чайную, расположенную на берегу большого пруда, посидели, попили чаю, поговорили. Восэ весьма заинтересовался случайно оброненными одним из носильщиков словами: «Я слышал, какой-то кулябец или бальджуанец уже недели две или три как проводит сорокапостье в одной из келий мазара Шах-и- Зинда!»
Быть может, на такое сорокадневное уединение для поста и молитв решился кто-нибудь из знакомых Восэ людей?.. В ответ на расспросы Восэ носильщик рассказал, что накануне он, отнеся одному из самаркандцев купленный возле Шах-и-Зинда уголь, проходил мимо ворот мечети и там случайно разговорился с шейхом мазара, и тот, узнав, что его собеседник кулябец, сказал: «Если ты из Куляба, то почему не справляешься о своем земляке? Бедняга вот уже месяц молится и постится за этими стенами, едва не умирает».
— Я его спросил,—продолжал носильщик,—откуда он, как зовут его. Шейх ответил: «Я не знаю, кто он, и имя его я забыл, но он из Куляба, на чужбине, и нет у него здесь никого из родных и знакомых, чтобы справляться о нем...»
— Ты не разузнал? — спросил Восэ.
— Пока нет. Сегодня сказал об этом Шарифу,— носильщик показал на товарища.— К вечерку мы оба пойдем разведаем.
В жизни не слышал Восэ о том, чтобы житель гор на чужбине сам себя обрекал на подземельное уединение! После полудня втроем отправились на северную окраину Самарканда, где на пологом склоне возвышенности Афра- сиаба, среди обширного кладбища высится купол мавзолея «Царя Живых» — Кусама, сына Аббаса, согласно легенде — двоюродного брата пророка Мухаммеда... Восэ представлял себе Шах-и-Зинда в масштабах гробниц своего горного края,— этакое полуразвалившееся кирпичное или каменное здание с двумя-тремя большими или малыми куполами, с арочными воротами по фасаду, а по боку — несколькими кельями, с деревьями, бросающими тень на площадку двора в середине и на стены обводящего двор здания. Он был поражен, увидев вместо этого роскошные чертоги с длинным проходом и красивыми ступенями, изящные арки, купола, порталы, башни, сверкающие на солнце, яркоцветные — голубые, синие, желтые, белые, и золотую вязь на огромном четырехъярусном надгробии сына Аббаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146