— Та-ак!— поглаживая бороду, протянул хозяин дома.
— Я видел Восэ.
— Восэ! Так-так?!..— заинтересовался Якуб.— Выходит, ты с ним знаком? И где же находится этот проклятый?
— Об этом не спрашивайте. Он спрятан в таком месте, что солдаты, ищи его хоть сорок лет, не найдут.
Богослов лукаво прищурил, полузакрыл глаза и тихо сказал:
— Неужели и от меня скроешь? Я-то, ты сам знаешь, не из «припадающих к стопам» начальства!
— Не спрашивайте.
«Сейчас не скажешь, потом все равно скажешь. Как бы то ни было, а я уж вытяну из тебя эту тайну»,— подумал про себя советник правителя, а вслух произнес:
— Так о чем же ты мне хотел поведать?
— Правитель сказал, что, если Восэ сдастся, его простят. Правда ли это?
— Раз ты так слышал, значит, правда.
— Я не спрашиваю, от кого исходит этот приказ, я спрашиваю — слово это верное или обман? Если Восэ сдастся, действительно ли он будет оправдан?
— Постой-ка, мулла, что ты так заботишься об этом бунтовщике? Кто он тебе?
— Никто. Просто знакомый.
— Знакомый?
— Да, знакомый, даже приятель. А помимо того, просто человек, понимаете: человек!.. Сам я не знаю почему, но жалею его, беспокоюсь о нем. Да сказать правду, даже люблю. Хоть он всего-то деревенский маслодельщик, человек простой, но я не встречал еще такого разумного, отважного, чистосердечного и благочестивого. Были бы все рабы божьи были на него похожи. Если бы вы, достопочтенный, хоть раз побеседовали с Восэ, не пришло бы вам в голову назвать его бунтовщиком проклятым, убедились бы, что он достоин уважения.
«Видно, этот дьявол в человеческом образе,— подумал Якуб,— приворожил тебя. Однако помолчу лучше, дам тебе, дураку, выговориться!..» И, решив направить речь Сафара в «гладкое русло», заговорил так:
— Слова твои не лишены правды, мулла. Это я просто так, к слову назвал его «проклятым бунтовщиком». Знаешь, когда он попался мне на глаза в первый раз, я тоже был покорен его отвагой, его разумной речью. Это было на празднестве по поводу обрезания сына покойного Аллаяра, локайского старейшины. Восэ усмирил лошадь, которую никто не мог усмирить, а потом при разговоре с почтенным нашим правителем он так говорил, как может говорить только смелый и разумный человек. Потом, во второй раз, я его видел уже после начатого им восстания в Тут-и-буни-Хайдаре. Там он в самом деле очень мужественно вел себя. Вот бы все военачальники были такими! Лучшее в мире было бы у нас войско! Восэ достоин султанской службы... конечно, если раскается в им содеянном. К счастью, и наш великий эмир и кушбеги Остонакул подумали тоже об этом; кабы не их указание, Мирзо Акрам, конечно, не провозгласил бы о милостивом прощении Восэ. К твоему сведению, мулла, я когда был в крепости нашего правителя, то своими ушами слышал, как он диктовал писцу такой приказ. От всего сердца давал бек свое обещание.
— От всего сердца?
— Да. Говорю же, сам я свидетель! Или ты не принимаешь моего свидетельства?
— Свидетельства такого уважаемого человека, как вы, не принять, конечно, нельзя, но... а если Восэ не сдастся, тогда что?
— Да, действительно, в моем присутствии правитель обсуждал и такое предположение,— поспешил с ответом богослов.— Его высочество эмир в своей грамоте, посланной кушбеги Остонакулу, сообщил: быть может, Восэ по естественной осторожности не захочет сдаться, мы должны это понять. Поэтому, если он даже будет захвачен хитростью или силой, мы наказывать его не будем, дадим ему должность и будем покровительствовать.
Слуга богослова принес угощения, подбросил атласные подушки на мягкий персидский ковер. Сафар, опустив кусок лепешки в мед, отправил его в рот, не спеша подул на горячий чай и маленькими глотками стал пить. Он задумался.
— Вижу, мулла, ты не решаешься,— снова начал хаджи Якуб.— Неужели мне не веришь?
Сафар молчал. Якуб с суровым видом продолжал:
— Неужели я, человек с седой бородой, из-за какого-то непокорного мятежника стану лжецом, опозорю себя?
— Я услышал от вас такое, достопочтенный, что мой бедный ум не сразу может переварить ее... Надо подумать. Но, в сущности... поверю я или не поверю, какая от того польза?
— Какая польза? — постарался выразить удивление богослов.— Да ведь ты же знаешь место, где укрылся Восэ, и можешь разрешить сразу трудности и его самого и властей. Разве это не польза?
Сафар не ответил, богослов продолжал свое:
— Если хочешь добра своему другу Восэ, ты должен уговорить его сдаться...
— Он не сдастся,— быстро ответил мулла Сафар.
— Пойди к нему, повтори ему сказанное мной о приказе правителя. Он должен согласиться!
— Не согласится.
— Откуда ты знаешь, что он не согласится? — не удержал гнева хаджи Якуб.
— Знаю. Не зная, не говорил бы.
— В таком случае, ради его же благополучия, Восэ
следует взять силой, а не то он погибнет. Понимаешь, погибнет! Будет уничтожен. Ты побыстрей укажи место, где он прячется, хочешь, мне скажи, я пойду немедленно от твоего имени сообщу правителю, не хочешь — иди сам объясни.
Сафар в раздумье спросил:
— А грамоту, посланную эмиром на имя кушбеги Остонакула, кто видел? Вы сами видели? Читали?
— Видел и читал. Копию ее кушбеги послал беку Мирзо Акраму, а тот показал ее мне.
Сафар недоверчиво посмотрел на почтенного богослова.
— Вижу я твои мысли! Ты думаешь, Сафар, что я лжец, ты оскорбляешь меня! — не выдержав, закричал богослов.— Что я, простолюдин, что ли, возчик какой-нибудь? Или же неверный язычник? Не боюсь бога единого и стану врать тебе? Я хаджи и мударрис — старший в медресе! Или ты забыл про это? Общаешься с невежественными людьми, не можешь отличить ученого от простонародья?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146