Возбужденная, она крикнула мужу:
— Эй, чем я накормлю этих голодных? В доме — ни горсти муки! Утром я вытрясла баранью шкуру, на которой разделываю тесто. Пыль! А муки и ложки не собрала!.. Натолкла сушеного ревеня, спекла две тонких лепешки, накормила дитяток, но разве это еда? Больше они весь день ничего не ели, ноют: «Дай хлеба, мать!» Неужели ты из честно выращенного тобой урожая не можешь взять одну тюбетейку пшеницы? Возьми, дай, я хоть зерна наварю для твоих сирот!
Назим, встав, обратился к сборщику налогов:
— Ты, бессовестный! Сними свою печать с моего зерна. Я возьму, дам жене одну-две тюбетейки зерна. До коих пор, наконец, ждать амлякдара?
— Печать эта — государственная! — угрюмо ответил Джобир.— Пока амлякдар не разрешит, не сорву ее!
— Черная твоя морда! — запальчиво крикнул Назим, в гневе сорвал, с кучи своего зерна глиняные нашлепки, швырнул эти печати оземь и стал насыпать пшеницу в мешок.
Подручные сборщика подбежали и набросились на Назима. Он вступил с ними в драку, отбиваясь кулаками и головой. Они не могли с ним справиться, пока сборщик сам не кинулся им на подмогу, хлеща плетью. Втроем они одолели Назима, подтащили и привязали к столбу, к которому на току обычно привязывают быков.
— Пусть немного поест солнца, ум у него прояснится! — отдуваясь, издевательски произнес Джобир.
Жена Назима подняла крик, ругая Джобира, возопила о помощи. Ближние и дальние жнецы, наблюдавшие эту сцену, оторвались от работы, подошли, окружили Джобира и его молодчиков.
— Слушай, брат Джобир! — сдерживаясь, вежливо попросил один из них.— На этот раз ты уж прости его грех, он больше не будет.
— Прости его! — поддержал другой.— Ну чего там скандалить: его дети голодные. Ну, чего тебе стоит?
Поддержали говорящих и другие жнецы. Но Джобир остался непреклонен.
Подошел Восэ, жавший свою пшеницу дальше других. Его загорелое лицо, покрытое капельками пота, было мрачным.
— Развяжи ему руки! — спокойно сказал он сборщику, показывая на палимого солнцем связанного Назима.
— Не развяжу! — угрожающе буркнул Джобир.— Он, негодяй, сорвал печать!
— Развяжи! — медленно, с металлом в голосе, повторил Восэ.
— Ты не вмешивайся, Восэ! — произнес Джобир. Или ты забыл о прошлогоднем взыске? Может быть, напомнить тебе?
В тоне Джобира звучала насмешка. Глаза его выражали презрительность и угрозу.
Восэ решительно подошел к Назиму и стал развязывать ремень от лошадиного оголовья, которым были крепко стянуты руки Назима. Джобир, пойдя за Восэ, схватил его за руку:
— Восэ! Не зли меня!
— Отойди! — произнес Восэ.
— Не выводи меня из себя, говорю!
— Милость бога на мне! — едва слышно прошептал Восэ, желавший сдержать свой гнев, но Джобир, вызывающе глядя в глаза Восэ, еще крепче сжал его руку. Назим вдруг с силой пнул Джобира ногой. Выпустив руку Восэ, Джобир схватился за свою плеть, в ярости размахнулся, чтобы во всю силу нанести удар по голове Назима, но Восэ успел сжать руку Джобира так, что он выпустил плеть.
Окружающие молча смотрели на вспыхнувшую драку. Сцепившиеся свалились на солому, их халаты превратились в клочья. Восэ выбил Джобиру зуб, и у того изо рта потекла кровь. Окровавлен оказался и нос Восэ... Теперь жнецы попытались растащить дерущихся, но те, будто объятые бешенством, вертелись так, что к ним нельзя было подступиться. Когда же развязали руки Назима, то и он бросился на сборщика. А на него в свою очередь наскочили, подмяв под себя, подручные сборщика...
Если б в эти минуты со стороны селения не приблизилась группа всадников, то неизвестно, чем кончилась бы свалка. Подскакав к току, всадники растащили дерущихся. Всадниками оказались амлякдар Абдукаюм, приближенные нового правителя бекства Мирзо Акрама и шесть сопровождавших их солдат, еще некий бай, Алайкбахш из Бальджуана, и староста селения. Вслед за ними на ослах приехали священнослужители ближайшей мечети, чтобы получить причитающуюся им долю зернового сбора, и сельские ремесленники: кузнец, медник, плотник, починщик посуды...
Сборщик передал амлякдару происшедшее, объявив зачинщиками драки Восэ и Назима.
— Итак, ты опять проявил непокорность? —»обратился к Восэ амлякдар.— В прошлом году избил моего сборщика, но я тебя тогда пожалел ради памяти твоего отца, уважаемого человека. Но будет несправедливо, если теперь я не накажу тебя за твое безобразное поведение!
По знаку амлякдара Восэ был схвачен солдатами, привязан к тому же столбу, к которому привязывали Назима.
Абдукаюм заявил, что, как только он разберется с делом Назима, Восэ будет отведен в Ховалинг, а оттуда в Бальджуан, к почтеннейшему правителю бекства Мирзо Акраму. Как ни шумели крестьяне, крича, что Восэ неповинен, проку от их шума и криков не получилось.
Что касается Назима и якобы расхищенного им урожая, то приговор по только что возникшему делу был отложен: амлякдар прежде всего был заинтересован во взыскании с него налога. Крестьяне примолкли: каждому хотелось поскорее узнать о размере налога в нынешнем году.
О поземельном налоге этого года ходили разные слухи. Одни говорили, что при взыскивании к налогу этого года будет прибавлен тот, что не был взят за три предшествовавших голодных года. Другие утверждали, будто новый эмир велел бекам не облагать голодавших крестьян за те три года, милость эмира-де столь велика, что даже «несправедливый сбор» — «нохакона» — с нынешнего года отменен навсегда. Вопреки пословице: «Новый правитель — новая беда и новое притеснение», некоторые надеялись, что, исправляя бесчинства отца, молодой эмир «сделает хоть шаг по дороге справедливости».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146