Вдовою была уже и Фатима — ее муж Сангали был убит пришедшими в село солдатами. Восэ задержал шаг.
— Доченька!.. Сестричка! — вырвалось у него из сердца.—- Прощайте! Скажи матери, Гулизор, скажи братишкам — отец ваш не склонил головы перед тиранами, воевал с ними!..
Солдаты не дали ему больше говорить, ударив наотмашь, погнали вперед.
Гулизор упала, потеряв сознание, Фатима и другие подхватили ее, отнесли в сторонку.
Восэ, Назира и Аюба отделили от остальных — сорока одного узника. А тех уложили на берегу навзничь. Каях-дому из них ударом молота раздробили ноги.
Глашатай, верхом на лошади, громким и хриплым голосом возвещал, что «эти проклятые мятеяшики приносятся в жертву за эмира правоверных, властительного правителя», и требовал от народа: «Молитесь, правоверные, за ниспосланного нам богом милостивого и всемогущего эмира нашего, желайте ему долголетия, славы и величия». Однако в толпе, кроме нескольких мулл и белобородых стариков, никто не молвил: «Аминь!..»
Палач не спеша заложил в рот подъязычный табак, высыпав его из табакерки-тыквочки, вытащил тоненький
обоюдоострый нож из ножен и приступил к своему кровавому делу...
После полудня Восэ, Назира и Аюба усадили на лошадей, связали ноги под лошадиным брюхом. Двадцать солдат-конвоиров двинулись, окружив их, в Гиссар — вслед за группой разнариженных и оберегаемых хорошо вооруженными охранниками всадников: то были караулбеги Давлят и знатные чиновники.
Босоногая Фатима, словно одержимая, падая и снова поднимаясь, плача и стеная, пошла за караваном солдат. Люди в жалости старались удержать ее, успокаивали, утешали, уговаривали, но она никого не слушала, гнала всех от себя, осыпала голову землей и кричала: «Помогите! Горе мне! Брата моего убивают! Пусть дом твой сгорит, мангыт!»
...Мулла Сафар только одну ночь провел в медресе, в келье хаджи Якуба. Острые боли в сердце продолжались, он чувствовал какую-то тяжесть, поэтому на другой день попросил слуг хаджи перевести его в село Нушур, в дом к своему родственнику.
Там, то легла в постели, то проводя день в неторопливых прогулках по саду, он ждал окончания дела Восэ. Клятву богослова он считал искренней и всем селянам — в большинстве своем приверженцам Восэ — сообщил радостную весть о приближающемся освобождении и спасении вождя восстания.
Вначале спасение Восэ для муллы было просто желанием, но после трудного разговора с хаджи Якубом и непрерывных раздумий, в которые погружался мулла в последние дни, это желание переросло в страстную надежду, волнующую, нетерпеливую. Ах, если бы Восэ был освобожден, каким счастливым почувствовал бы себя мулла!
Дня через два до него дошло известие, что Восэ схвачен и привезен в Бальджуан. От волнения даже щеки раскраснелись, и он сразу же решил ехать в Вальдяуан, но родственники не пустили,— ведь он болен, слаб, не может ехать верхом по неровным, извилистым тропинкам,— надо потерпеть, и, быть может, сам Восэ после освобождения приедет сюда проведать своего друга.
Кто, как не Сафар, убедил своих родственников в том, что Восэ, едва попав в Бальджуан, будет освобожден? Мулла принимал за истину горячее желание своего исстрадавшегося сердца.
Он внял совету родных, в Бальджуан не поехал, хотя после получения известия о Восэ острые боли в сердце прошли и он чувствовал себя гораздо легче.
Минуло еще два дня, и односельчане, возвратись из Бальджуана, куда ездили на базар, привезли известие о казни друзей Восэ. Разочарованные и отчаявшиеся, они также сообщили мулле, что по приказу правителя, объявленному всем, самого Восэ, Назира-богатыря и Аюба только что повезли в Гиссар или в Бухару для казни.
Мулла побледнел, он был ошеломлен.
Никто и ничто не могло теперь задержать его. Он отправился в Бальджуан. Где позволяла тропа, он гнал коня, во второй половине дня явился в город. На первой же улице расспросил прохожих, они рассказали о трагедии, разыгравшейся на берегу Талхака, сообщили, что Восэ, Назир и Аюб отправлены в Гиссар.
Мулла Сафар погнал коня к дому хаджи Якуба. Рукояткой плетки он постучал в ворота, к нему вышел слуга сановного богослова:
— А, что ты так стучишь? В доме ведь не глухие!
Хозяин дома?
— Нет, уехал отдыхать в «Сад правителя». А что тебе надо?
Расстроенный мулла молчал.
— Что случилось, что ты такой растерянный?
Сафар и на этот вопрос ничего не ответил и, резко повернув коня, подстегнул его под живот нагайкой.
Конвоиры Восэ, отставшие со своими пленниками от группы караулбеги Давлята, ехали медленно, и мулла под вечер догнал их на перевале в «полукамне» от Бальджуана.
— Эй! Стойте! Стойте! — издалека закричал мулла.
Солдаты, решив, что это примчался кто-то с приказом
от правителя, остановились. Мулла Сафар проехал мимо какой-то сумасшедшей женщины, следовавшей вслед за солдатами. Он не узнал в ней Фатиму, даже не обратил на нее внимания, спеша к всадникам.
— Восэ! Я предатель, выдал тебя, убей меня! Убей!..— Мулла кинулся к Назиру: — Назир! Ты меня убей! Убей меня, предателя, изменника!..
Восэ, Назир и Аюб переглянулись: не с ума ли сошел мулла?
— Почему это вы предатель, досточтимый? — тихим голосом ответил ему Восэ.— Предатель другой, мы его.
Бородатый десятский оборвал Восэ, вмешавшись:
— Прочь отсюда! — Он с силой ударил муллу нагайкой и оттолкнул.— Ты кто такой? Прочь отсюда, одержимый! Это что еще за шутовство?! А вы,— повернулся он к конвоирам,— чего рты разинули?
Он крепко огрел плетью лошадь Восэ, та взвилась и помчалась...
Сафар остался стоять на краю дороги. Он застонал, невнятно заговорил сам с собою, стал бить себя по голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146