Как только придет весть о смерти эмира, днем это будет или ночью, он тут же верхом отправится в Бухару. Усманбек приготовил все необходимое к путешествию престолонаследника, даже позаботился о войске, слугах, чиновниках, купцах. Свиту Абдул Ахада составляет около тысячи человек, уже собранных в Кермине.
Утром следующего после смерти эмира дня Абдул Ахад сидел у себя в гостиной за завтраком вместе с Усманбеком н Яхшибеком. За раскрытою дверью виднелся голубой купол соборной мечети, сверкавший на солнце.
На куполе было видно гнездо аиста высотой чуть ли не в полтора человеческих роста. Аисты каждый год возводят свои новые гнезда на старых. —Казначей, почему в этом году аисты рано улетели?
— спрашивает Абдул Ахад.— Не дурное ли это предзнаменование?
— Нет, досточтимый, это совсем не плохая примета, напротив, хорошая!—утешает наследника трона Усманбек.— Аисты улетбли? Гнезда их остались пустыми? Богу угодно дать знак, что престол властелина нашего вскоре тоже освободится и мой повелитель взойдет на него!
Затем Абдул Ахад прочитал собеседникам новую, сочиненную им накануне газель. В этом стихотворении влюбленный поэт умоляет возлюбленную на пирушке не смотреть на соперников, не оказывать им внимания; возлюбленная соглашается, но кокетство ее столь велико, что, в туже минуту, нарушив обещание, она бросает благосклонный взгляд на соперников; влюбленный встревожен, и поэт выражает тревогу такой строкой: «Твой возлюбленный из-за этого твоего легкомыслия расстраивается сто раз». Казначей и стольничий, ухищряясь в красноречии, стали расхваливать стих. Казначей рассыпался в похвалах:
— Ах, какое мастерство, какой талант... Если бы Хафиз услышал эту строку, он поцеловал бы руку поэта!
Крайний восторг изобразил и стольничий:
— Вы так удачно связали «легкомыслие» с «расстройством»! Просто удивительно! Такой стих запомнится на века!
Впрочем, выражать таким образом «тончайшее понимание» поэзии было свойственно в Бухаре не только этим двум пресмыкающимся льстецам!
Наш поэт радовался похвалам, когда в дверях коридора появился, весь в пыли, начальник дворцового караула, прискакавший из Бухары.
Его внезапному появлению не удивились, потому что привратникам было приказано, как только прибудет гонец, тут же привести его к правителю.
Вынув коробочку, поцеловав ее и прикоснувшись ею к глазам, вошедший передал ее правителю Кермине.
Когда Абдул Ахад открывал ее, у него задрожали руки и на лице заиграла чуть заметная улыбка. Бросив взгляд на письмо, он вдруг зарыдал как ребенок, вынул шелковый розовый платок и, приложив его к глазам, стал кричать, причитая: «Ах, мой покровитель! Ах, моя защита! Ах, мой султан! На кого вы бросили несчастное дитя свое и ушли?!» Казначец, стольничий и начальник караула, показывая, что тоже плачут, потянули к глазам конец чалмы. Вчетвером они две-три минуты пребывали в такой непреодолимой печали. Яхшибек незаметно смочил палец слюной и помазал глаза.
Наконец успокоившийся наследник, повернувшись ко всем троим спиной, сказал:
— Пусть одарят начальника караула почетным хала
том,— и, держа одной рукой платок у глаз, другую протянул в сторону гонца.
Гонец, сразу согнувшись, взял его толстую с волосатыми пальцами руку, поцеловал ее и, попятясь к выходу, удалился.
— Быстрее — все необходимое к отъезду! — коротко приказал Абдул Ахад.
Казначей правителя Усманбек, поклонившись, вышел.
Он старался не смотреть в лицо наследнику, потому что глаза у него были сухими. Яхшибек заметил, что у наследника глаза тоже сухие.
Ровно в час дня выехали в путь. Абдул Ахад во главе нескольких сот всадников гнал коня. От должности правителя бекства до эмирского трона ему оставалось расстояние всего в одиннадцать «камней», по современному нам счету — километров восемьдесят — девяносто. Их нужно было преодолеть возможно скорее.
Хотя осень уже собиралась переваливать к зиме, однако было сухо, солнце еще сильно грело, из-под копыт поднимались фонтаны густой пыли, покрывавшей все кругом. После двух «камней» пути сделали привал в селении Малик, дали отдохнуть вспотевшим лошадям, совершили полуденную молитву. Когда день стал клониться к вечеру и наступила прохлада, снова тронулись в путь.
Абдул Ахад и его свита ехали всю ночь без остановки и за час до рассвета достигли перекрестка дорог в полутора «камнях» от Бухары. Здесь престолонаследника встретили несколько групп солдат, толпа мулл и чиновников столицы. Среди шума приветствий, поздравлений и поклонов, подобострастия и целования стремени Абдул Ахад чувствовал себя на седьмом небе. Трудности и неудобства долгого пути, Казалось, совсем его не утомили. Ведь ему только недавно исполнилось двадцать семь лет! Молодой человек богатырского сложения, гуляка, любитель перепелиных боев и устроитель козлодраний, он царственно сидел на белом коне, уткнув правую руку в бок, а левую положив на эфес меча, ножны которого были украшены золотом и жемчугами.
Прежде чем воссесть на престол, полагалось вознести благодарственные хвалы богу за его милость. Для этого следовало посетить гробницу его святейшества Бахауддина Накшбанда. Стремянные наследника повели под уздцы, его коня по дороге, ведущей от перепутья к мечети при
гробнице святого. Большинство встречавших бухарцев присоединилось к свите наследника. С трехтысячной толпой Абдул Ахад рано утром прибыл к мавзолею и совершил там первую утреннюю молитву.
Бессонная ночь и тряска в пути, не слишком утомив молодого наследника, совсем выбили из сил его пожилых спутников,— те были настолько разбиты, что с трудом наклонялись и расправляли свои спины во время молитвы, мечтая скорей избавиться от утомительной суеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146