И оттуда громко скажи народу: «Я подлец! Без чести я! Вы идите воевать с мангытом, а я не пойду! Пусть мангыт заберет все мое достояние за налоги, самого меня возьмет рабом, жену и дочь заберет в служанки, всех переморит голодом,— пусть, пусть! Я ничего не скажу тирану, ибо у меня нет ни чести, ни совести; их, полученное мною от наших дедов и отцов, наследство я продал мангы-
ту!..» Все это ты скажи им, беднякам, а потом я отпущу тебя...
Повстанцы, довольные советом Восэ, расхохотались:
— Вставай, говори!..
— На скалу!..
— Стыд и позор тебе!..
— Сними халат, тебе пойдет женское платье!..
— Поганишь чалму своего! Повяжи, проклятый, платок на голову!..
Удрученный, подавленный, жалкий Сангали стоял, не поднимая глаз. По его шее, морщинистой и дряблой, как старая высушенная овчина, струился пот...
Общее внимание в эту минуту отвлек всадник, во весь опор мчавшийся со стороны Дашт-и-Ёвона; когда он приблизился, толпа раздалась, пропустив его к Восэ. Это оказался брат Восэ, Касым, стоявший во главе повстанцев из села Бачкакон. Он был в отряде Одины, поставленном охранять дороги... Не спешиваясь, едва сдеряшвая разгоряченного коня, оп доложил Восэ, что путь в направлении к Вальджуану безопасен, его разведчики прошли до Оби- Тира и селения Хосамох, нигде не обнаружив и следа солдат. Одина остался с отрядом в верхней части села Чорбог, несет усиленную охрану.
— Хорошо, Касым! Возьми свежую лошадь, скачи обратно, скажи Одине: мы движемся.
Касым умчался, а Восэ тоже сел на коня, повел свое воинство дальше.
Сангали, найдя палку, закинул ее на плечо и пошел вслед за пешими, словно собака пастуха, идущая за стадом с опущенной головой, ни на кого не глядя...
Солнце в зените, зной, ^кара... Земля, песок, камни раскалены. На узеньких тропинках, где люди могут пройти лишь гуськом, их движущаяся цепочка растянулась на две версты. Группы всадников и пеших тянутся, то поднимаясь по крутосклоньям, то спускаясь в ущелья. Усталость сказывается, движение все замедляется. Если взглянуть со стороны, то кажется, что цепочка разорвана на многие звенья и каждое звено движется отдельно, само по себе... Поднимаются, опускаются, петляют, крутятся, вновь выпрямляются и смыкаются...
Еще два раза останавливались повстанцы на отдых. К вечеру всадники и наиболее выносливые пешеходы добрались до Чорбога, где и расположились на ночь. Другие все шли и шли, потихоньку подтягиваясь, до самого утра присоединялись к своим товарищам. Часть отставших заночевала в дороге.
В Чорбоге Восэ встретился с Одиной. Тот, помимо охраны дороги, ведущей из Ховалинга на Бальджуан, взял на себя доставку продовольствия и фуража, собирая то и другое среди населения Чорбога и окрестных селений, в основном за счет бежавших богачей и чиновников.
Утомленные повстанцы заполнили все сады и луга, все улицы этого большого селения. Их сон охраняли постовые, расставленные по приказанию Восэ.
Рано утром Восэ повернул свое ополчение на дорогу, ведущую через Сатальмуш и Джайракутал к Тут-и-Кози. Здесь он надумал стать лагерем. Нужно было собрать растянувшихся на многие версты воинов, навести дисциплину. Йадо было также дать возможность подойти поближе Назиру; он должен был повести сари-хосорских, тавиль-даринских и яхсуйских повстанцев к Бальджуану через Шахидон, Зувайр, Дара-и-Борик и соединиться с Восэ в Бун-и-Хайдаре. Дорога эта более дальняя, чем от Ховалинга, но зато проходит через места, более удобные для сражения, чем Чорбог и узкая долина реки Тира.
Тут-и-Кози — ровная возвышенность, распаханная под зерновые, расположена на середине пути между Баль- джуаном и Ховалингом. Разместив свое войско на этой возвышенности, Восэ получил возможность наблюдать за всеми окрестными дорогами тропинками.
Расставили часовых, лошадей привязали в укромном месте. Отряд стрелков, в котором было не более двадцати человек, расположился на высоте, господствующей над проходящей дорогой. Весь огромный отряд рассредоточился группами в тени деревьев — орешника, тутовника, карагача, боярышника... Вскоре здесь стало шумно, как в лагере цыган, зажглись костры, закурился дымок, закипели медные кувшины. Молодежь нарезала веток покрупнее, установила на возвышении навес, накрыла его войлоком — шатер для Восэ был готов.
После полудня Восэ отправил Назима с двадцатью всадниками и тридцатью пешими в Ховалинг.
— Нападешь там на крепость амлякдара,— приказал Восэ.— Если цайдешь пшеницу, деньги, мануфактуру, все привези сюда, да смотри постарайся амлякдара захватить живым!
Это было первое военное поручение, данное Назиму. Ховалинг оставался в тылу восставших; в крепости амлякдара охрана едва ли могла быть значительной. Восэ полагал, что Назим со своими людьми легко с ней справится.
Наступила звездная ночь. В лагере стоял гул от громких разговоров. Люди, не думая об опасности, болтали, шутили, смеялись, балагурили. Отовсюду доносились раскаты хохота. Растянувшись на своем чекмене, Восэ не спал. Возле спокойно похрапывал Сайд Али. Восэ прислушался к треньканью домбры,— это певец Гуль-Курбон, сидя в кругу большой группы людей у костра, настроив свой инструмент, запел новую песню, по-видимому сочиненную им же:
Под гнетом жестоких правителей Обездолены все бедняки, Погибает наша страна. Слышишь шум? То народных мстителей, Как разлив могучей реки, Низвергается с гор волна!
И потом прибавлял, как припев, песню восставших, несколько переиначенную самим певцом:
Восэ, час похода настал: В душах восторг сегодня! Неправый и правый,— на Страшный суд Всем надо выйти сегодня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146