..
Встав на рассвете, Восэ занялся лошадьми. .Вывел весь свой табун и трех лошадей душанбинского управителя на середину двора, привязал всех к кольям, сам принялся за очистку стойла. Остона проснулся, и они
погнали лошадей к реке — напоить и тщательно вымыть.
Едва спустились к реке, как из душанбинской мечети послышался призыв муэдзина. Восэ хоть и был человеком верующим, но обычно с равнодушием относился к ежедневным пятикратным молитвам — то совершал их с опозданием, а то, занятый работой, пропускал вовсе. В это утро, услышав голос муэдзина, он, к удивлению товарища, попросив его напоить лошадей, сам проявил себя ревностным мусульманином: сразу же совершил речной водой омовение, разостлал на прибрежном песке поясной платок, стал истово молиться. В смирении опустив голову, он долго, шепотом/ молил бога дать исцеление страдающему на чужбине бедному человеку Ашуру. Не слыша слов молитвы Восэ и не понимая причины столь необычного усердия, Остона, заросший бородой чуть не до единственного своего глаза (другой глаз был им потерян еще сызмальства), наблюдал за товарищем с нескрываемым удивлением. Ему показалось, что молитва Восэ слишком уж затянулась, и он, не вытерпев, с усмешкой воскликнул:
— Эй, почтенный богозаконник! Пока ты молишься, твои лошади разбегутся. Встань, верни их! И кто это предписал так усердствовать конюху и табунщику?
Хотя Восэ и рассердился на Остону за то, что тот помешал его молитве, но его рассмешили слова «почтенный богозаконник». Убрав платок, заменявший молитвенный коврик, он подпоясался и вприпрыжку догнал лошадей и вернул к воде. Затем, веселый, подошел к Остоне. Тот с издевкой продолжал:
— Всякий раз, когда будешь молиться, помолись и за меня, приятель. Для себя ты что угодно проси у бога, это,дело твое, но для меня проси жену... толстушку... чтобы порыхлее была, пообъемистей! Ничего, если это будет вдова!
— У тебя что, нет жены?
— Откуда у таких, как я, жена! Сорок пять лет прожил на свете, а не видел женского лица. Впрочем, ошибаюсь: лицо-то я видел, но... женитьба, приятель, денег требует... Я двенадцать лет ухаживаю за лошадьми амлякдара, а халат не обновил ни разу. Чтоб сгорели дома этих прижимистых хозяев, жить у всех у них — ад!
До самых ворот крепости Остона честил своего хозяина, изливал свои невзгоды. Загнав лошадей на крепостной двор, Восэ попросил конюха задать корм всем лошадям,, а сам поспешил в Сары-Ассиё: ему хотелось узнать о состоянии Ашура до того, как Мирзо Акрам поднимется к завтраку. Помог ли вчера суп больному?
Подойдя к дому Гадо, он прильнул к отверстию в стене сеновала:
— Ашур, ты здесь?
Голос Ашура прозвучал тихо, как замогильный:
— Здесь я, брат Восэ. Заходи.
И все-таки Восэ нашел Ашура гораздо более бодрым, чем накануне,— ему полегчало. Восэ слабо пожал холодную и бессильную руку водоноса, приложил ладонь к его лбу. Лоб был холодным.
— А жар у тебя спал, Ашур! — радостно заметил Восэ.
— Я уснул, сколько спал — не знаю, проснулся — все белье прилипло к телу. Видно, я хорошо пропотел.
Повеселив земляка простецкими шутками, Восэ пожелал ему скорейшего выздоровления и поспешил в крепость. Он шел легко и быстро: казалось, не другого человека, а его самого миновало несчастье...
Перед сном Мирзо Акрам объявил, что утром караван отправится в путь, и потому Восэ, едва взошло солнце, занялся сборами.
После завтрака, когда все было готово и Восэ, стоя возле своего коня, повязывал чалму, в воротах крепости появился Каримча:
— Брат Восэ, я пришел из Сари-Ассиё. Ашур умер.
Наполовину накрученная чалма выпала из рук Восэ
на землю. Подобрав чалму, Восэ хотел снова накрутить ее, но это у него не получалось,— он намотал ее вкривь и вкось...
Мирзо Акрам не разрешил Восэ пойти на похороны товарища:
— Мы — в пути. Умер какой-то нищий, бездомный скиталец, всего только! А тебе-то что? Без тебя похоронят!
— Вы подумайте, хозяин,— возмутился Восэ,— прежде чем говорить. Ашур — человек, не собака. Он был моим земляком и другом. Я обязан пойти на похороны,
— Не разрешаю, мы задерживаемся с отъездом!
— Дело ваше, можете не разрешать! Найдите вместо меня другого табунщика.
Мирзо Акрам понял, что перед ним не такой человек, которого можно заставить изменить решение. Но где быстро найти другого табунщика? В поисках можно потерять и два и три дня... Хозяин вынужден был отложить выезд на два-три часа, отпустил Восэ.
Вдвоем с Каримчой Восэ отправился в Сари-Ассиё. Во дворе Гадо собралось с десятка два душанбинских водоносов и местных жителей. Все вместе они прочитали на кладбище заупокойную молитву, предали тело Ашура земле.
В подкладке старого халата Ашура было найдено семьдесят бухарских тенег. Бедняга больше года недоедал, не приобретал одежды, собирал по полушке , ничтожный заработок водоноса, менял на бухарские монеты и зашивал в ватную полу своего халата. Он не раз говорил Гадо: «Накоплю сотни две монет, вернусь в Ховалинг, там женюсь».
Из денег, найденных у покойника, пятнадцать монет были израсходованы на саван и похороны. Друзья Ашура, знавшие, что наследников после себя Ашур здесь не оставил, стали обсуждать, как передать прочие деньги его матери, живущей в селении Дара-и-Мухтор. Каримча предложил доверить эти деньги Восэ, пусть па своем пути найдет какого-нибудь надежного земляка, отправит с ним деньги матери Ашура. А если не найдет — по возвращении домой доставит сам... На том и порешили, Восэ взял деньги, простился с Гадо и его семьей.
Перед полуднем караван Мирзо Акрама, задержавшийся «по вине» Восэ, тронулся в путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146