Ц Фликс, вещи из тетиной шкатулки принадлежат не только тебе. Мы должны п
оговорить: как-никак, это касается нас обоих. Я уже вижу, как ты меняешься, и
мне, если честно, становится боязно.
Он прищурился.
Ц Чтобы ты чего-то испугалась? Не верю.
Она молча провела пальцами по ремешку сумочки, а Феликс невольно залюбов
ался ровной чередой палисадов вдоль широкого тротуара в обрамлении низ
ких кованых оград. Как бы он хотел, чтобы его жизнь была столь же размеренн
ой!
Ц И все же я боюсь,Ц повторила Франческа.
Ц Неужели? Ц Как когда-то в детстве, Феликс обхватил сестру сзади за пле
чи и стал пятиться, увлекая ее за собой.
Ц Ну все! Хватит! Хватит! Ц Она улыбнулась ему. Ц Я хочу тебе кое-что пока
зать. Тут недалеко, на Девяносто второй.
Ц И что же?
Ц Сам увидишь. Только обещай не сбегать.
Ц Обещаю,Ц ответил он, силясь вспомнить, что такого находилось на Девян
осто второй улице.
По дороге Феликс попытался восстановить в памяти лицо матери, однако пер
ед глазами вставали черты Франчески, опекавшей его с тех пор, как погибли
родители. Он спросил себя, не сделать ли ее своей Марией, но тотчас понял, ч
то не представляет, как будет осматривать или, того хуже, оплодотворять е
е, пусть даже искусственно.
Потом Феликс увидел, что же находится на Девяносто второй улице: Еврейск
ий музей. Франческа знала, что он обожает музеи, и, по-видимому, решила таки
м образом разрядить обстановку.
Он нехотя прошел за сестрой мимо ажурного особняка « Варбург» в готическ
ом стиле, чьи окна посреди известнякового фасада были переделаны в рекла
мные щиты. На одном красовался серебряный семисвечник Ц менора, другой
гласил: «Культура и преемственность: еврейские перипетии». В застекленн
ой витрине у обочины висел плакат-репродукция известного портрета, изоб
ражавшего двух женщин Ц в черном и белом платьях. Автором картины был Дж
он Сингер Сарджент, о чьем еврейском происхождении Феликс не подозревал
. Он поднялся за сестрой по лестнице из трех широких ступеней, миновал зас
текленные двери в затейливых деревянных рамах и стал ждать Франческу с б
илетами, все еще чувствуя себя не в своей тарелке. Рядом с ним толпилась ва
тага школьников с учителями. Взрослые были заботливы и доброжелательны,
но не проявляли той духовной близости с подопечными, как мать с дочерью, в
стреченные Феликсом в парке. Внезапно он нашел ответ, поразительный в св
оей очевидности: мать для его будущего клона нужно искать среди любящих
Бога! Церковь Ц вот куда следует обратиться!
Они вошли в музей. Первый зал посвящался наследию немецких евреев в пред
военные годы. Сам факт существования такого зала показался Феликсу вопи
ющим свидетельством того, какими изгоями считали евреев Ц словно им при
ходилось доказывать право называться людьми. Разве у них могло не быть н
аследия? Франческа, всплескивая руками, брела от экспоната к экспонату. Ф
еликс сначала шел следом, пока в конце второго зала его внимание не привл
екло небольшое полотно: «Женщина за письменным столом» Лессера Ури, умер
шего в 1931 году.
Женщина в белой блузе и пышной юбке склонилась над письмом; двор за окном
заливало солнце, но в комнату лучи не проникали. Обивка стула радовала гл
аз насыщенной синевой, коврик у женщины под ногами Ц теплотой красного
тона. Сколько раз сам Феликс, откладывая газету, видел, как Франческа сиди
т вот так у окна и пишет бывшим одноклассницам за старым отцовским столо
м!.. Сходство поразило его. Не находись перед ним бесценный шедевр еврейск
ого искусства, он тут же купил бы картину сестре в подарок.
Феликс хотел подозвать Франческу, но та уже свернула за угол, где висела д
ругая картина, как ни странно, того же мастера Ц Лессера Ури. Неужели их м
ог написать один и тот же человек? Второе полотно было огромным, около пол
утора метров высотой. К черно-синей поверхности скалы прижался спиной и
зможденный, высохший до костей человек. Единственным предметом одежды н
а нем был длинный красный лоскут, укрывающий его от груди до лодыжек. Угло
ватое, изломанное тело, заострившиеся черты лица роднили человека со ска
лой, а та, нависая над ним, казалась не камнем, а живой плотью. В этом произве
дении Ури словно передал всю скорбь людей, отвергаемых холодным, безжало
стным миром.
Красный цвет рубища вдруг показался Феликсу знакомым. Неужели такой же о
ттенок был у коврика «Женщины за столом»? Там красный был цветом роскоши,
здесь Ц цветом лишения. Одним тоном синего подчеркивалось и изящество с
тула, и запустение скал. Если первый холст повествовал о доме и любви, то в
торой Ц о приближении холокоста. Поразительно, как Ури использовал одну
и ту же палитру, чтобы противопоставить нежность ненависти.
Феликсу стало невмоготу думать, что две эти картины рассказывают о прошл
ом его семьи Ц их жизни в Нью-Йорке и о том, что случилось с родителями в го
ды войны. Он махнул сестре рукой, показывая, что уходит, и ретировался в фо
йе, полное школьников с учителями, которые, насколько он мог судить, едва л
и любили своих учеников. Чем еще объяснить то, что бедных детей спихнули в
этот омут горечи?
Франческа выбежала на улицу и поймала его за руку.
Ц Фликс, нельзя же прятаться вечно. Пойми: в понедельник похороны. Ты зна
ешь, что наш дядя, брат папы и тети Энеи, еще жив? Я с ним связалась…
Ц Зачем?!
Ц Бога ради, Феликс, умерла его родная сестра!.. Он был так рад меня слышать
. У них все плакали. Так вот, он приедет на похороны, и ты…
Феликс почувствовал себя загнанным в угол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126