ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
» — подумала Маня с легким трепетом жаркого раскаяния и стала рядом, тихо проговорив:
— Добрый вечер, коллега!
Они пожали руки — ее рука чуть дрогнула, когда она увидела его лицо, но она справилась с собой и ничем не дала понять, что испугалась; но именно это мгновение и определило поворот в их отношениях.
Они не сделали и трех шагов по направлению к дому, как Маня уже знала: она неотделима от него до скончания жизни.
Даже отдаленным намеком они не касались подобных тем, но обыденность их разговора восполняла горячность тона, особенно у Мани, потому что Арношт ни на шаг не покидал укреплений, воздвигнутых гордостью пролетарского сына при общении с представительницей привилегированного класса, более того — с дочерью непосредственного носителя угнетения, столь остро ощущаемого и им самим, и его отцом.
Он уже здоров?
1 Мужественный пример (лат.).
Сравнительно — ему, безусловно, лучше.
Мане и в голову не приходило, что она страшно унижает себя; в сущности, то, что она делала, можно было назвать кратким и точным выражением «бегать за ним», но Маня была бесконечно выше подобных соображений.
Сам характер их отношений определял эту возвышенность. Ибо, если души их витали в сферах, где они прогуливались в тесном объятии, то тела их здесь, на земле, сохраняли между собой расстояние в два шага — ровно такое, чтобы можно было слышать друг друга.
И разговор их был не чем иным, как философским диспутом, если только можно назвать диспутом изъявления взаимного согласия по самым тонким проблемам человеческого мышления.
Приятель Мани имел абсолютно самостоятельные воззрения любомудра, она же принимала их не только с радостью, но даже, быстрым своим интуитивным домыслом, опережала его выводы и аналогии, и не было для нее высшего наслаждения, чем когда ее дилетантское мнение принималось этим блестящим философом, несмотря на молодость уже известным в научных кругах, за полноценную монету. Случалось, что какое-нибудь ее высказывание давало им тему на все время прогулки до башни св. Петра, обычной точки их расставания; а иной раз они за таким разговором простаивали на этом месте дольше, чем длился весь их путь.
Вполне возможно, что кое-кто считал их перипатетиками в любви, которые никак не могут оторваться друг от друга; на самом деле они были анахоретами духовных высот, доступных лишь чистейшим. Правда, в этих возвышенных пределах, отделенных от будней земной юдоли густой завесой облаков, души обоих нередко доверчиво льнули друг к другу — и о таких минутах Маня, засыпая, вспоминала с наслаждением, с каким вспоминают чудесное местечко в книге или личный успех в коллоквиуме.
В ту пору и тот, и другая отвергли бы мысль об эротическом характере их отношений с пренебрежительной улыбкой, для чего достаточно было чуть сморщить нос и на миг опустить уголки губ — именно такой гримасой Арношт выражал свое отрицательное мнение по поводу любой попытки поставить любовь выше физиологии.
Но той вечерней зарей они так долго стояли у башни св. Петра, что и не заметили, как зажглись уличные фонари; и лишь когда их беседу прервал бой часов с башни, возвещая о наступлении слишком позднего времени и о необходимости расстаться наконец, Маня сказала, протягивая Арношту руку:
— Смотрите, не болейте мне больше, коллега!
От такого невероятного выражения брови Арношта двинулись было вверх, но изумление его уже в зародыше погасил теплый тон, какой Маня инстинктивно нашла для своих слов. Этот искренний тон слишком выдавал звучание некоей струны, чтобы не пробудить отклика и с его стороны. Но он сказал только:
— Благодарю!
И они разошлись.
«Не болейте мне!» Кто когда обращался к нему так за все время, что Арношт живет на свете? Даже родной отец так не говорил! И именно на словечке «мне» голос Мани легко, но вполне явственно дрогнул... —сказал себе Арношт Зоуплна.
Впервые с тех пор, как он встречается с барышней Улликовой, возникло между ними что-то из области чувств, и следует признать — чувств весьма искренних.
Но — желательно ли это? Ему, Арношту Зоуплне, который сегодня впервые, и притом несколько раз, запутывался в объяснениях, даваемых внимательной ученице? И всякий раз это случалось только потому, что взгляды их встречались...
Кто же в этом виноват?
Да он сам — его собственное любопытство. Как только Маня подала ему руку, он по тону ее, совсем не такому безличному и объективному, как обычно, почувствовал, что параллельно с цепочкой отвлеченных мыслей, обсуждаемых ими, идет еще один строй мыслей, заслоняя спокойное развитие ее выводов, слушать которые прежде доставляло ему такую радость!
Арношт тогда невольно сделал то, что прежде ему и в голову не приходило,— заглянул ей в глаза, чтоб понять, отчего она сегодня какая-то другая. И увидел, что взгляд ее такой же влажный и теплый, как тон ее голоса,
И вот теперь: «Не болейте мне»
Да, с самого начала необходимо противиться подобным соблазнам, они рассеивают мысль, грозят лишить покоя, да уже и лишают — вон уже более получаса он занят этим вопросом, когда обычно-то, едва разойдутся, он уж и не помнит о существовании барышни Улликовой!
И на другой вечер барышня Улликова не нашла печального философа у витрины антиквара на Староместской площади.
Пошла туда на третий вечер — ив третий вечер его там не было.
На четвертый вечер щеки Мани обжег румянец, когда она поймала себя на том, что идет к Старомест-ской площади; и она свернула с полдороги и пошла домой через Вацлавскую.
Он умышленно избегает ее, нет сомнения.
С того времени барышня Улликова ходила домой через Вацлавскую площадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133
— Добрый вечер, коллега!
Они пожали руки — ее рука чуть дрогнула, когда она увидела его лицо, но она справилась с собой и ничем не дала понять, что испугалась; но именно это мгновение и определило поворот в их отношениях.
Они не сделали и трех шагов по направлению к дому, как Маня уже знала: она неотделима от него до скончания жизни.
Даже отдаленным намеком они не касались подобных тем, но обыденность их разговора восполняла горячность тона, особенно у Мани, потому что Арношт ни на шаг не покидал укреплений, воздвигнутых гордостью пролетарского сына при общении с представительницей привилегированного класса, более того — с дочерью непосредственного носителя угнетения, столь остро ощущаемого и им самим, и его отцом.
Он уже здоров?
1 Мужественный пример (лат.).
Сравнительно — ему, безусловно, лучше.
Мане и в голову не приходило, что она страшно унижает себя; в сущности, то, что она делала, можно было назвать кратким и точным выражением «бегать за ним», но Маня была бесконечно выше подобных соображений.
Сам характер их отношений определял эту возвышенность. Ибо, если души их витали в сферах, где они прогуливались в тесном объятии, то тела их здесь, на земле, сохраняли между собой расстояние в два шага — ровно такое, чтобы можно было слышать друг друга.
И разговор их был не чем иным, как философским диспутом, если только можно назвать диспутом изъявления взаимного согласия по самым тонким проблемам человеческого мышления.
Приятель Мани имел абсолютно самостоятельные воззрения любомудра, она же принимала их не только с радостью, но даже, быстрым своим интуитивным домыслом, опережала его выводы и аналогии, и не было для нее высшего наслаждения, чем когда ее дилетантское мнение принималось этим блестящим философом, несмотря на молодость уже известным в научных кругах, за полноценную монету. Случалось, что какое-нибудь ее высказывание давало им тему на все время прогулки до башни св. Петра, обычной точки их расставания; а иной раз они за таким разговором простаивали на этом месте дольше, чем длился весь их путь.
Вполне возможно, что кое-кто считал их перипатетиками в любви, которые никак не могут оторваться друг от друга; на самом деле они были анахоретами духовных высот, доступных лишь чистейшим. Правда, в этих возвышенных пределах, отделенных от будней земной юдоли густой завесой облаков, души обоих нередко доверчиво льнули друг к другу — и о таких минутах Маня, засыпая, вспоминала с наслаждением, с каким вспоминают чудесное местечко в книге или личный успех в коллоквиуме.
В ту пору и тот, и другая отвергли бы мысль об эротическом характере их отношений с пренебрежительной улыбкой, для чего достаточно было чуть сморщить нос и на миг опустить уголки губ — именно такой гримасой Арношт выражал свое отрицательное мнение по поводу любой попытки поставить любовь выше физиологии.
Но той вечерней зарей они так долго стояли у башни св. Петра, что и не заметили, как зажглись уличные фонари; и лишь когда их беседу прервал бой часов с башни, возвещая о наступлении слишком позднего времени и о необходимости расстаться наконец, Маня сказала, протягивая Арношту руку:
— Смотрите, не болейте мне больше, коллега!
От такого невероятного выражения брови Арношта двинулись было вверх, но изумление его уже в зародыше погасил теплый тон, какой Маня инстинктивно нашла для своих слов. Этот искренний тон слишком выдавал звучание некоей струны, чтобы не пробудить отклика и с его стороны. Но он сказал только:
— Благодарю!
И они разошлись.
«Не болейте мне!» Кто когда обращался к нему так за все время, что Арношт живет на свете? Даже родной отец так не говорил! И именно на словечке «мне» голос Мани легко, но вполне явственно дрогнул... —сказал себе Арношт Зоуплна.
Впервые с тех пор, как он встречается с барышней Улликовой, возникло между ними что-то из области чувств, и следует признать — чувств весьма искренних.
Но — желательно ли это? Ему, Арношту Зоуплне, который сегодня впервые, и притом несколько раз, запутывался в объяснениях, даваемых внимательной ученице? И всякий раз это случалось только потому, что взгляды их встречались...
Кто же в этом виноват?
Да он сам — его собственное любопытство. Как только Маня подала ему руку, он по тону ее, совсем не такому безличному и объективному, как обычно, почувствовал, что параллельно с цепочкой отвлеченных мыслей, обсуждаемых ими, идет еще один строй мыслей, заслоняя спокойное развитие ее выводов, слушать которые прежде доставляло ему такую радость!
Арношт тогда невольно сделал то, что прежде ему и в голову не приходило,— заглянул ей в глаза, чтоб понять, отчего она сегодня какая-то другая. И увидел, что взгляд ее такой же влажный и теплый, как тон ее голоса,
И вот теперь: «Не болейте мне»
Да, с самого начала необходимо противиться подобным соблазнам, они рассеивают мысль, грозят лишить покоя, да уже и лишают — вон уже более получаса он занят этим вопросом, когда обычно-то, едва разойдутся, он уж и не помнит о существовании барышни Улликовой!
И на другой вечер барышня Улликова не нашла печального философа у витрины антиквара на Староместской площади.
Пошла туда на третий вечер — ив третий вечер его там не было.
На четвертый вечер щеки Мани обжег румянец, когда она поймала себя на том, что идет к Старомест-ской площади; и она свернула с полдороги и пошла домой через Вацлавскую.
Он умышленно избегает ее, нет сомнения.
С того времени барышня Улликова ходила домой через Вацлавскую площадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133