тогда я наклеил этот лист и каждый день отворачивал ковер — и за два года на бумаге не появилось ни пятнышка; только сегодня! Достаточно было одного удара по свае, и бумага порвалась. Взгляни сама.
Рапирой, которую он все еще держал в руках, дядя провел по листу кривую линию. Любопытство и испуг заставили Маню опуститься на колени, чтоб приглядеться поближе.
На коричневатом листе выступила светлая зигзагообразная черта, на первый взгляд не похожая на разрыв, так тонка она была, но ясно различимые растянутые волоконца бумажной структуры, еще связывавшие лист, так что разрыв был как бы не доведен до конца, не оставляли никакого сомнения.
Сила удара по свае, отозвавшаяся сотрясением стен массивного здания, была огромной, но пока она только надорвала бумагу, дала лишь намек на то, что должно последовать.
— Почему же тогда ты не только согласился, но даже подписал ходатайство об установке турбины?
Фрей сложил руки, как бы умоляя:
— А скажи, зачем я это сделал! Понимаешь, не люблю я показываться на людях, потому и отдалился ото всех; когда назначили комиссию, я и домой-то их не повел, чтобы показать им это место. И все же я надеялся, что комиссия подаст правильное суждение о стабильности моей любимой «Папирки» — да, да, так оно и было, потому я и подписал, чтобы заставить дать отзыв экспертов о состоянии здания, а вовсе не по рассеянности, как утверждает пан императорский советник!
С лица Армина сошла какая-то стыдливая напряженность, и было это так явно, что Маня подумала — а не изобрел ли дядя такое объяснение своих нелогичных действий только сейчас?
— И когда установку турбины все-таки разрешили, я успокоился,— продолжал он.— Днем. Но ночью, ночью-то, Манечка!
Прекрасные очи кривошеего красавца затуманились ужасом, однако он тотчас как бы стряхнул его с себя и растерянно улыбнулся племяннице.
— Что скажешь? Только никому ни слова, слышишь? Я сразу узнаю, если ты проболтаешься, ты ведь первый человек, кому я доверился, и...
Он не договорил, заходил по просторному помещению, задумавшись так глубоко, словно совсем забыл о своей гостье.
Долго ходил он так, а Маня, еще не поднявшись с колен, с искренним участием следила за дядей, за тем, как он вышагивает, погруженный в неведомые глубины своей души, прикасаясь кончиками пальцев к углам и граням мебели, попадающейся ему на пути, а то и протягивая руку в пустоту.
Наконец он снова заговорил, начиная с того самого места, на котором оборвал, но на сей раз — таинственным шепотом:
— ...й я убежден, что оба мы, «Папирка» и я, погибнем в один и тот же час. И случится это не днем, а ночью, но — в один и тот же час!
Он остановился на середине комнаты — гротескный красавец, похожий на древнего друида, только без арфы и венка, со своей пышной шевелюрой и бородой, с головой, посаженной без шеи прямо на бархатную мантию, с широко открытыми глазами, устремленными в бесконечный ужас «одного и того же часа». Но вот он взмахнул рапирой и, в третий раз грозным тоном произнеся: «В один и тот же час!» — так сильно махнул своим оружием, что тонкий клинок прогнулся.
Свистящий, ни на что не похожий звук, произведенный этим взмахом, так напугал Маню, что у нее кровь заледенела; хотя она хорошо знала причуды дяди, этого комедианта,— сейчас ей почудилось, будто то прошумели исполинские крыла Рока.
Тотчас устыдившись своего мгновенного страха, Маня поспешила подняться с колен — ее коленопреклоненная поза усугубляла смехотворность ситуации в глазах доктора медицины.
Дядя, который словно только сейчас вспомнил о ней, очнулся, поставил рапиру на место, убрал и вторую, затем подошел к племяннице и ласковым тоном осведомился:
— Что же ты принесла мне, малышка? Садись да рассказывай. Как этот молодчик Богумил отсюда вылетел, а? Не обращай внимания на мои речи, доченька, до обеда я вполне нормален, как вы называете, а вот после — за себя не отвечаю, такой уж я веселый меланхолик. Только когда Тинда поет для меня, смягчается моя печаль и возрастает веселость, но Тинда меньше пятерки с меня не берет. Ты хоть заходишь иногда проведать отшельника-дядю. Ну, дядя ждет, говори же!
Спрошенная прямо о причине своего прихода, Маня ощутила неловкость и смущение перед дядей, который делается ненормальным во второй половине дня.
— Ну, ну, неужели тебя надо ободрять, Манечка? Хочешь поблагодарить меня за княжеский подарок, верно? Ну, с этим делом покончено. Или хочешь его вернуть?
Маня вспыхнула жарким румянцем, в ее широко открытых глазах отразилось изумление.
И Фрей, в котором сочетались маньяк, ребенок, шарлатан и художник, тотчас понял, что подошел очень близко к правде, не догадываясь только еще, в каком смысле.
— Значит, хочешь вернуть мне микроскоп, да? Он выполнил свою задачу, а других для него нет? — продолжал он расспросы.
— Дядя! — ахнула Маня, испуганная его проницательностью.
— И вместо него тебе больше хочется денег, да? — отважился дядя довершить удачную свою догадку.— А пан советник «Сапристи» тебе не дает?
Он с наслаждением наблюдал, как нарастает ее изумление.
— Потому что у него нету денег, да?
— Дядя, ты меня пугаешь!
Она действительно уже дрожала.
Фрей мог, конечно, извлечь выгоду из своего успеха, но его удовольствия носили более утонченный характер.
— А я где-то слышал, или читал, или это мои собственные выводы — что ученые женщины в десять раз скептичнее ученых мужчин,— сказал он.— Уж не приписываешь ли ты мне сверхъестественной силы? Какую-то роль играет тут интуиция, это неоспоримо, но случайность, быстрота логических комбинаций — вот главное в искусстве ясновидения и в прошлом, и в будущем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133