Появление такой примечательной фигуры, как стриженая студентка, не вызывало удивления в прибрежных улочках, зато на остановке трамвая, с подножки которого Маня чуть ли не силой стащила доктора Зоуплну, она произвела почти сенсацию. Подоспела она в самую последнюю минуту, словно точно рассчитала. О, она правильно предположила, что Арношт воспользуется первой же ночью после выписки из больницы, чтобы провести ее в обсерватории с Маниной соперницей!
Совсем запыхавшись, она буквально потащила Арношта в скверик при городском музее, в темный уголок под деревьями; несколько прохожих проводили их веселыми, понимающими взглядами.
Арношта пугала ее страстность, ее пылающее лицо и горящие глаза, заметные даже в сумраке.
Маня обхватила обеими руками его руку повыше локтя — такая маленькая рядом с ним — и с жаром начала упрашивать:
— Не езди туда, Арношт, хотя бы сегодня еще не езди!
Он от удивления слова не мог вымолвить, не мог даже освободиться от ее маленьких, но сильных рук. Никогда еще ничего подобного с ним не случалось, он и предположить не мог, что такое может случиться. Большой, серьезной должна быть причина, погнавшая ее за ним,— ее, несмотря на все, хорошо воспитанную светскую девушку.
Запинаясь, он попытался выяснить, почему ему не надо ехать в обсерваторию, пробормотал какие-то слова о своих обязанностях. Речь его прерывалась от сухости в горле.
— Вот именно потому! — сказала Маня, когда он раскашлялся.
— Да что ты, это пустяки, этак я никогда не выберусь... Не останавливайся, на нас смотрят...
И Арношт двинулся к выходу из скверика.
— Подумай, по ночам теперь холодно, а купол наполовину раскрыт! Подожди, пока совсем выздоровеешь! — просила Маня, добавив в конце: — Арношт!
Таким жарким, таким умоляющим тоном было произнесено его имя, что Зоуплна остановился. Пытливо посмотрел на нее, но уловил только выражение женского упрямства, окрашенного заметным смущением.
— Не понимаю тебя, Мария,— проговорил он.— Такой я тебя не знал. Взять хотя бы твое появление в нашем бедном доме... Поспешность, с какой ты прибежала сюда, весь твой облик — все это так непривычно, что я удивляюсь. Хочу лишь подчеркнуть, что подавление чувствительности — повторяю, именно чувствительности, я не сказал чувства, и прошу четко различать эти два понятия,— подавление чувствительности с обеих сторон до сих пор было основой счастливых отношений между нами, двумя людьми, нашедшими друг друга не потому, что искали, а потому, что пересеклись их пути к высшему смыслу жизни, каким для нас обоих является наука; и с тех пор пути эти идут рядом, даже соприкасаясь, и это ни с чем не сравнимое благо, отнять которое не может ничто...
— А если...— Маня помедлила, как бы не решаясь говорить дальше.— Если я прибежала к тебе с очень важным сообщением, которое нельзя откладывать на завтра?
— Нельзя откладывать? Что же это за сообщение?
— Должна признаться, я неточно выбрала слово, следовало сказать не сообщение, а... предложение,— заключила она совсем тихо, но тотчас поправилась и ясно, громко повторила: — Да, предложение!
Довольно долго они шли молча, прежде чем Зоуплна робко осведомился:
— Что же это за предложение? Теперь долго молчала уже Маня.
— Послушай, мой милый, и суди меня снисходительно,— заговорила она наконец.— Я нахожусь в ситуации, в какой, пожалуй, редко оказывается женщина, а тем более девушка моего... нашего круга, и если я правильно оцениваю свое положение, то должна признать, что ни одна женщина еще не попадала в такое и вряд ли когда попадет. Короче, Арношт, я пришла предложить тебе свою руку.
Ничто не выдавало того, что происходит в душе Зоуплны,— он только резко ускорил шаг. И через какое-то время произнес очень спокойно и отчужденно:
— Должен сознаться, я совсем не подготовлен к такого рода предложению и вынужден добавить — о браке я пока и не помышляю!
Снова долгая пауза.
— Послушай, Арношт,— нарушила молчание Маня.— Помнишь, ты сказал мне в августе, когда я была у тебя там, наверху, в обсерватории. Ты сказал тогда, что я тебе так же дорога, как собственная твоя жизнь,— и почти так же, как твоя наука...
— Да, я это сказал, и стою на том — наука для меня выше, чем жизнь и чем ты. Поэтому сегодня я обязательно поеду в обсерваторию...
— Поскольку я, кажется, проиграла состязание со своей более счастливой соперницей, наукой, как... как возлюбленная, другими словами, речь пошла теперь о более простом состязании — между наукой и твоей жизнью, то я спрашиваю тебя, отнесешься ли ты серьезно к моему предложению как...
— Как кого?
— Как врача!
— То есть ты, как врач, утверждаешь, что моя жизнь в опасности? — со спокойствием философа уточнил Зоуплна.
— Видишь ли, при известных условиях ей может грозить опасность — я говорю как врач, и мой долг сказать тебе это. Но как женщина, любящая тебя таким, каков ты есть, без всякой надежды, что ты станешь другим, я говорю, что спасу тебя для моей более счастливой соперницы — если ты на мне женишься!
Зоуплна молчал. Тогда снова заговорила Маня.
— Не думай, что этим я хочу вознаградить тебя за то, что ты на мне женишься; просто, когда я стану твоей женой, я получу возможность...
— Мария,— теперь доктор Зоуплна говорил уже как человек, то есть простой смертный.— Мария, теперь я понял, зачем ты сегодня вытащила и унесла мой платок!
— Заметил, значит?
— Куда мне — это отец видел.
— Я сделала это только потому, что не могла добиться полного обследования в больнице.
— Стало быть, я приговорен?
— Мой милый, если б ты был приговорен, я не предлагала бы тебе руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133