Но ни у кого из них пламя не взвивалось так высоко, и никто не корчился в этом пламени так мучительно, как молодой Незмара.
И то сказать — с ним одним пережила она тогдашний ужас на Влтаве...
Об этом эпизоде, следуя уговору, они никогда не упоминали, но, встречаясь, оба не имели ни единой мысли, которая бы не касалась той ночи, и каждый знал, что другой думает о том же.
Тинду глубоко удивляло, что она в состоянии прямо смотреть в глаза Вацлаву, отлично зная, что он и сейчас видит ее, одетую одним лишь лунным светом.
А Вацлав чувствовал, что стыдиться-то надлежит ему, ибо именно он был предметом ее неукротимого любопытства, а не наоборот. И он краснел под ее изучающим взглядом, для которого его глаза, вероятно, были слишком малыми отверстиями, чтобы она могла заглянуть к нему внутрь. Поэтому при каждом его слове Тинда разглядывала его то с одной, то с другой стороны, вгоняя в замешательство.
Раз как-то — в эту минуту он рассказывал ей о тяжелой атлетике и отвечал на множество вопросов, касающихся этого его великого увлечения,— она вдруг прервала его. Он удивленно оглянулся,— что это с ней? — ибо почувствовал, как она большим и указательным пальцами, словно циркулем, обмеривает его бицепс, брезгливо отставляя при этом остальные пальцы. У нее вырвалось какое-то нечленораздельное междометие, весьма похожее на восклицание отвращения,— не хватало только, чтоб ее передернуло! И даже Вацлаву, парню не очень-то быстро соображающему, стало ясно, что все это она проделала как бы помимо своей воли.
Он двинул плечом, Тинда в смущении быстро Естала со скамейки и чуть ли не обратилась в бегство.
В другой раз, при разговоре, она долго не отрывала взгляда от его кулака и, как бы продолжая жестикулировать своей прелестной ручкой, начала сопровождать свои слова прикосновениями пальчиков к его костяшкам, а кончив говорить, положила на его кулак легкую свою ладошку в ожидании ответа. Но когда он, запинаясь, стал отвечать, она убрала свою ладонь и легонько шлепнула его по руке, словно была недовольна допущенной интимностью. Но он-то отлично понял — это она наказывала ту... бестию, что слишком живо шевельнулась в нем.
И, однако, Тинде очень нравилось убеждаться в том, что бестия эта никогда не спит.
При таком диалоге чувств безразлично, что говорят уста, да и трудно было бы вести с Незмарой, пускай будущим инженером-механиком, какой-либо разговор, который поднимался бы выше вечной темы — спорта или чего-либо в этом же роде.
Но об одной вещи Тинда не допускала и намека — о его чувстве к ней. При первой же его попытке она заявила:
— Прошу покорно пана не говорить лишнего! Она обращалась к нему в третьем лице — таков был
обычай среди молодежи ее класса в общении не с родственниками, но с очень близкими знакомыми.
На возражение Вацлава, что это кажется ему не таким уж лишним, Тинда ответила вопросом:
— А знает пан, когда он производит наихудшее впечатление?
— Когда он разыгрывает серьезного претендента, который прямо от меня устремится к императорскому советнику просить моей руки... У вас, верно, хватит ума не удивляться, если подобный визит к моему отцу будет прерван намного раньше, чем вы бы предполагали, сапристи!
Она снова перешла на «вы», что было безошибочным признаком надвигающегося холода, который легко может усилиться.
— Лишнее... — пробормотал устрашенный атлет.
— Да, лишнее! Я ведь не безмозглая и не слепая, чтобы не видеть, что вы в меня влюблены!
— А вы, барышня?
— Слушайте, Вацлик,— Тинда употребила изобретенное ею ласкательное имя, которое ей очень нравилось, ибо тогда в моде было коверканье имен (а слово «Вацлик» звучало в ее устах как «ослик»).— Не думает ли пан, что я тут же брошусь ему на шею? Такое могло бы случиться лишь раз, и больше я уже не пришла бы!
— Но я... Я, барышня... ничего не могу с собой поделать, сказать «люблю, обожаю» — и того мало, я просто погибаю и наверняка погибну, меня пожирает, я и понятия не имел, что можно в самом деле гореть!..
— Ну, если хотите, признание за признание. Вы для меня очень милый, более того, очень интересный молодой человек — пока не заговариваете о любви, как все прочие зануды. Ради этого не стала бы я сюда являться, чтобы посидеть с вами на скамеечке! Буду уж искренна до конца: вы, интересный молодой человек, занимаете меня как тип, какого я до сих пор не знала, и хотя я хожу мимо вас двадцать четыре года — вам ведь столько? — но до сих пор вас не замечала, потому что никогда не смотрела на вас сознательно, пока вы меня не заставили...
— Я, барышня?!
— Не перебивайте меня и слушайте, что я честно скажу вам, раз уж решила быть честной... Хотя нет, сегодня я не истрачу всю свою откровенность, а то не останется на другой раз, а этот другой раз будет, если вы, Вацлик, возьметесь за ум... До сих пор беседы с паном были нетрудными, легкими, а теперь они становятся... как бы это выразить... немножко тяжелее, труднее, и если я в один прекрасный день пойму, что они мне не но силам,— в этом сквере меня больше не увидят!
— Тинда!.. — беспомощно пробормотал Незмара, хрустнув сцепленными пальцами.
— Вот-вот, это именно тот тон, какой скорее всего утвердит меня в таком решении. Продолжайте в том же духе, Вацлик, и Тинда в один прекрасный день найдет, что у нее отпало всякое желание взглянуть, не сидит ли в сквере у музея некий весьма интересный, отчасти знакомый ей молодой человек. И было бы жаль — теперь такая хорошая погода... А то как начнет лить неделю подряд, и конец всей красоте, включая теннис...
Прекрасная Тинда глубоко вздохнула.
— Что ж, ничего не поделаешь,— помолчав, заговорила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133