1 Эрнест — немецкий вариант имени Арношт.
— Значит, завтра!
Сбитая с толку удивленными глазами старика, подала руку и ему, еще пуще растерявшись от его удивленного взгляда.
— Ах ты, леший побери!
Когда за Маней захлопнулась обитая тюфяком дверь, старый Зоуплна потянулся за своей трубкой и, зажигая ее, произнес:
— Ты, Эрнестек, послушай-ка... гм! Только не дивись, что я тебя спрошу-то... Где твой платок?
Арношт в недоумении сдвинул брови.
— Ну да, носовой платочек-то, Арношт приподнялся, глянул через плечо в изголовье кушетки.
— Да нет, не ищи; правильно, там он и был, а теперь нету — его девчонка вытащила да с собой унесла!
Теперь брови Арношта взлетели вверх.
— Ага, гляжу, а она его в кармашек... Довольно долго отец и сын безмолвно глядели друг
на друга, потом Арношт попросил:
— Батя, сделайте милость, не курите так часто, у меня в горле першит...
Старик стрелой кинулся в угол — ставить трубку на место.
Тем временем Маня спешила домой. Едва войдя, она бросила на кушетку пальто и невзрачную шляпку и глубоко, глубоко задумалась. Прошлась по комнате, гневно захлопнула окно, через которое доносились сладостные звуки «Колыбельной» — Тинда пела для дяди.
Мыслями, горькими, как полынь, терзала Маня свое сердце, и если б кто-нибудь увидел сейчас ее глаза, удивился бы — почему же в них ни слезинки?
Потом она очень глубоко вздохнула, успокаивая самое себя, вынула из ящика письменного стола мелкую миску, налила в нее дистиллированной воды и медленно вытащила из кармана носовой платок Арношта. Затем, приготовив свой новый микроскоп, подарок дяди, принялась за работу — какой до той поры, пожалуй, не совершала еще ни одна влюбленная для своего любимого.
7
Сенсационное решение доктора медицины Марии Улликовой
Примерно полчаса спустя Маня постучалась в домашний кабинет императорского советника и, когда никто не отозвался, постучала еще раз и вошла.
Императорский советник имел обыкновение с шумом оборачиваться в своем кресле, особенно если кто-нибудь осмеливался войти к нему, не дождавшись его звучного «Войдите!».
На сей раз он не просто обернулся, а даже вскочил с кресла.
Десять лет никто из семьи не заходил к нему в кабинет, и меньше всего он ожидал увидеть здесь свою дочь-студентку, по адресу которой иной раз шутил, что это у него просто квартирантка и нахлебница. Действительно, ни в каком другом качестве он дочери не видел, чему, впрочем, способствовал холод, установившийся между ними с тех пор, как ей удалось «пробить стену лбом», как называла тетушка ее победу над отцом, противившимся обучению дочери медицине.
— Ты — здесь?! — чуть ли не гневно воскликнул он.— Видно, очень уж важное дело привело тебя к отцу — сдается мне, лет пять прошло с тех пор, как мы в последний раз беседовали с тобой наедине!
— Папочка! — горячо заговорила дочь.— В последний раз это было, когда я просила тебя купить микроскоп, да и тогда-то я осмелилась на это вопреки твоему запрещению — ведь пять лет назад, помнишь, ты распорядился, чтобы я не смела показываться тебе на глаза. И приходила я к тебе действительно только по крайней необходимости.
— Упрекаешь? — прошипел пан советник.
— Нет, папочка, я пришла со смирением, как и подобает дочери, тем более — тем более, что сейчас мне в известной мере нужна твоя снисходительность.
Но именно слово «снисходительность» прозвучало с вызовом — такова уж была особенность Мани.
— Так что же тебе нужно? — досадливо осведомился отец и принялся расхаживать по комнате.
— Я прошу внести таксу за диплом.
— Ну что ж, об этом можно поговорить, сапристи — то есть, напротив, я хотел сказать — поздравляю, милая дочь... Ты этого хотела, а впрочем, нет ничего позорного в том, что дочери получают дипломы, хотя кредит это не повышает. Поздравляю — поцелуй же меня! Вот так, а деньги тебе выдаст прокурист.
— А как только я получу диплом, так сразу... выйду замуж, папочка!
Пан советник остановился, потом резким шагом подошел к Мане и уставился на ее крепко сжатые и оттого сделавшиеся совсем тонкими губы. В глаза дочери отец смотреть не решился — по крайней мере, в эту минуту.
— Вот как,— молвил он наконец.— И так разговаривает в семье Улликов дочь с отцом, да еще о подобных делах?! Может быть, пан жених ждет за дверью, во фраке и белых перчатках, а твои слова — только введение? Вот уж верно эмансипация, именно это я хочу сказать прежде всего; а помнишь свой главный аргумент, когда ты добивалась моего разрешения поступить в университет?
Маня густо покраснела.
— Ага, помнишь! «Я никогда не выйду замуж»,— сказала ты, когда я возразил, что девушки из приличных семей поступают учиться в тех случаях, когда у них нет приданого, и тогда не избежать слухов о некредитоспособности фирмы. Только по этой причине, то есть по той, какую ты тогда привела, я и дал согласие! — Гневный тон его заметно смягчился, и от Мани не ускользнуло, что глаза отца, обычно строгие, стараются не встречаться с ее глазами.— И в конце концов, сапристи, отец ведь тоже как-никак инстанция, у которой в подобных делах хорошо воспитанные дети нашего круга просят разрешения, как мне кажется!
Пауза.
— Послушай, папочка! — Маня опять нашла теплую интонацию.— Если бы я стала просить твоего позволения, я поступила бы лицемерно.
__ ?
— Да, лицемерно, потому что все равно сделала бы то, что решила, и это так же верно, как бог надо мной, а я твоя дочь.
— А если бы я прямо запретил?
— Думаю, это не помешало бы мне поступить по-своему.
Пан советник гневно помолчал, потом с каким-то жалобным оттенком бросил:
— Ну конечно, не помешало бы, ха-ха-ха!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133