«Опять роскошный туалет! Выглядишь ты в нем, правда, настоящей княгиней, ты великолепна — но как подумаю о счете портнихи, мороз пробирает, сапристи!»
Что бы она ответила?
Пожалуй — ничего по существу, или нечто такое, чтоб оставить отца в этом заблуждении; может быть, покраснела бы — а то, и не краснея, призналась бы, что платье это доставил сегодня утром рассыльный, исчезнув чуть ли прежде, чем появился; что в комнату к ней принесли эту роскошь в тот самый момент, когда она в полном отчаянии сидела над своим белым платьицем, освеженным бантиком ради сегодняшнего вечера,— в этом платье она уже пять раз пела на концертах и в Академии; что только уговоры и подстрекательства сидевшей у нее барышни Фафровой заставили ее примерить эту поэму из китайского шелка и еще какой-то ткани, которую не умели назвать ни она сама, ни Тонча; и что, увидев себя в зеркале, она уже ни за что на свете не согласилась бы надеть свои жалкие тряпки. В конце концов, обе общими усилиями разобрали каракули на парижской картонке, означающие адрес мистера Моура, и у нее гора свалилась с плеч, тем более, что и барышня Фафрова заехала за нею вечером тоже в бальном уборе, правда, пражского происхождения, но таком великолепном, что бедной Мальве никогда бы и не приснилось нечто подобное.
Вот что должна была бы рассказать Тинда отцу, если б хотела честно признаться, но в этом-то и заключалась опасность, которой отец ее желал избежать, а потому и оставил без внимания то, что заметил — или угадал — весь свет, особенно его искушенная дамская половина.
Вот почему пан императорский советник и поставщик двора не только не заговорил на эту тему, но даже не осмелился додумать ее до конца, ибо если бы он, не терпящий даже, чтобы Боудя выступал в футбольной команде под своей фамилией, додумал все до конца, то там, в этом конце, прочитал бы слово:
«Содерж...»
Нет! Он даже мысленно недочитал его.
— Послушай,— вместо этого спросил он дочь,— как сюда попал сын нашего Вацлава? Да еще к этому столу, в узкий круг избранных?
Пану советнику не надо было далеко отводить взор от лица дочери, чтобы узреть пламя, бьющее из очей молодого Незмары, который с такой неистовой силой пожирал взглядом Тинду, что вынужден был опереться на стол. Таким красноречивым был этот взгляд, что Вена, заметив наблюдение за собой, опустил голову, как грешник, захваченный врасплох.
Тинда же, пожав плечами, ответила отцу:
— Он встретился утром с Моуром на острове, когда тот заехал за мной, и Моур дал ему пригласительный билет — он ведь раздавал их, как миссионер святые образки. Удивляюсь, что не дал и старому Незмаре. Зат здесь наверняка присутствует тетушка Рези и, кто знает, может, и Маня со своим: когда мы проезжали мимо их дома, Моур велел остановиться и нарочно поднялся к ним, чтобы пригласить.
При имени своей второй дочери советник явно испугался, но тотчас, поднявшись на цыпочки, стал внимательно разглядывать зал в поисках Мани, о существовании которой совершенно забыл; и от этого ему тоже вдруг стало чего-то жаль, так жаль!
Именно в этот момент Боудя замахал платком, чтбы привлечь внимание отца; пан советник ответил ему несколькими элегантными жестами, а Тинда произвела над своей головой какие-то круговые пассы, которые могли быть поняты, как «идите сюда, к нам!».
Маня, вероятно, так их и поняла, потому что двинулась вперед, чуть не опрокинув стол, затем шагнула в сторону, чтобы стол обойти, но натолкнулась на мужа, который взял ее под локоток со словами:
— Нет, дорогая!
Арношт имел полное право не забывать, как отнесся пан советник к его отцу, сапожнику, да и к нему самому, во время венчания в церкви. Старому Зоуплне он вообще не подал руки, а молодому протянул один палец.
И Маня подавила порыв своего сердца, за которое кто-то будто тянул ее туда, к отцу и сестре, но, оказывается, не так уж сильно. Да оттуда уже и перестали звать их; к императорскому советнику подошел Моур и отвел его в сторону, а Тинда заговорила со своей учительницей.
Что говорил Уллику мистер Моур, не слышал никто даже из близстоящих. А говорил он вот что: пан советник, вы рассердились на меня за то, что я не хочу подписываться на акции вашего общества «Турбина», вернее, не хочу подписываться сразу? Рассердились, рассердились, иначе с чего бы вам так покидать мой праздник? Сэр Уллик! Я в акциях разбираюсь, я их покупаю или продаю, как мороженое мясо; если-они с запашком — не беру, напротив, в таком случае я сам от них избавляюсь. Скажу вам честно, пан советник, ваши, по-моему, очень плохо заморожены.
— Сударь! — воскликнул императорский советник и прикоснулся к пальцам американца, обхватившим его локоть, словно хотел отстранить их.
Но Моур крепко держал его за локоть, пан советник! Остерегитесь — на нас смотрят, и если вы сделаете то, что задумали, если уедете сейчас с мисс Тинда,— завтра, быть может, ваши акции упадут ниже паритета. В Америке так наверняка бы и случилось. Но и в Праге завтра же на бирже узнают, что мистер Моур и мистер Уллик разошлись из-за того, что Моур не захотел подписаться,.. Сто акций по пятисот — неплохие деньги, В вашем сейфе их лежит вдвое больше, и это составляет вашу личную долю, как владельца «Папирки»...
— Черт возьми, откуда вы это знаете утешающим тоном возразил Моур.— Потому-то вы здесь такие плохие дельцы, что вам не хватает хладнокровия. Знаю я или нет — если б я и не знал, то вы сейчас мне сами это подтвердили. Итак, у вас на сто тысяч акций «Турбины». Если б я хотел жениться из-за денег и просил бы руки мисс Уллик, и вы давали бы их ей в приданое — о, знаю, до этого еще,— но если б вы предложили мне сто акций «Турбины», в приданое, то, парочки из нас не вышло бы — если б я хотел жениться ради денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133