Жофка наклонилась к Тамерлану, встретившему ее довольным мурлыканьем, взяла его на руки, и он, безмерно счастливый, разлегся у нее на плече, свесив голову чуть ли не до ее лопатки.
Жофка позвонила.
Кача не стала дожидаться дальнейшего, чтобы ее не увидели сверху, и вернулась в мастерскую.
-- Эта девка знает, куда идет,— вполголоса сказала она соседке и, когда та не ответила, сплюнула: — Тьфу!
— Чего плюешься? — отозвалась теперь соседка, та самая ветеранка, которая назвала Жофку лягушонком.— Это, правда, было давно, но ты и сама туда хаживала!
— Хаживала, только в первый-то раз не знала, на что иду. Вот в чем разница.
— Может быть; возможно, ты была глупее, чем все мы тут. И если эта знает, на что идет, то скажу тебе —-она уже не вернется, по крайней мере, сюда, к нам. Эта будет считать другие бумажки, не пакетики!
2
День рождения Тинды
Желание барышни Тинды, чтобы молодой Незмара
проводил ее на каток, тот исполнил с энтузиазмом.
В сущности, то был первый раз за целых три месяца, что он снова оказался с нею с глазу на глаз, без всякой решетки между ними. Впрочем, таких зарешеченных ноктюрнов было не так-то много, тем более в последнее время, когда Тинда совершенно оправданно могла ссылаться на опасность застудить свой знаменитый орган пения — у открытого-то окна, холодными ночами! Но даже и в ту пору, когда ночи были еще приемлемо теплыми, сколько опасений высказывала она, как бы кто не узнал об их свиданиях! Пока барышня Маня жила дома и тетушка еще не съехала от них после замужества младшей племянницы, Вацлав Незмара вполне понимал эти опасения — но теперь-то кто мог узнать? Служанки в кухне, окна которой выходили на эту же сторону? Да все они были скорее наперсницами барышни Тинды, чем предательницами, и, верно, даже под пыткой не выдали бы обожаемую свою повелительницу. У старого Уллика полна голова была совсем других забот, да и комнаты его приходились с другой стороны дома; а молодой Уллик — тот являлся домой лишь под утро.
А между тем именно он, этот Боудя, нередко, сам того не подозревая, клал конец счастливым — ах, таким счастливым! — минутам, а вернее сказать, часам, невыразимого блаженства Вацлава. Правда, для того, чтобы обнаружить их свидания, от Боуди требовался куда более тонкий слух, когда он прокрадывался домой далеко заполночь, стараясь не разбудить отца. Только он, этот Боудя, и внушал страх — Вацлав Нез-мара не желал унижаться перед ним не только потому, что был сыном сторожа, но главным образом по той причине, что оба были членами соперничавших спортивных клубов и, в сущности, смертельно ненавидели друг друга, ибо успехи Вацлава всегда означали посрамление Боуди и наоборот, и от этой истины никуда не уйдешь: молодой Незмара выступал теперь вратарем команды демократического карлинского «Рапида», в то время как молодой Уллик был главным и основным нападающим команды аристократического новомест-ского «Патриция».
Великим, даже эпохальным событием сезона в пражском спортивном мире явилось то, что Вацлав Незмара, уже в течение трех лет обладатель рекорда Чехии в тяжелой атлетике, сменил карьеру штангиста на футбол, неожиданно для всех заняв место в воротах «Рапида». Произошло это действительно неожиданно, без каких бы то ни было предварительных тренировок с целью рекламы, а по мнению Боуди — даже с умышленным сокрытием такого рода подготовки; и случилось это на ежегодном матче «Рапид» — «Патриций». Тогда Незмара заменил неявившегося вратаря «Рапида». Смех, которым Олимп знатоков, собравшихся на крыше клуба, встретил появление этого толстошеего Геракла в роли крылоногого Гермеса, стал бы уже совсем гомерическим, если б Вацлав не взял первый же штрафной, проведенный Боудей и грозивший неизбежным голом. Монументальные лапищи Незмары схватили летящий мяч таким точным и безошибочным движением, каким челюсти щипцов хватают орех. Именно такое цветистое сравнение употребил спортивный обозреватель, добавив еще, что удивительно, как мяч не треснул подобно ореху в столь железных тисках.
Разумеется, потрясающий успех Незмары публика встретила громовым воплем, поднявшимся до небес; а потом восхищение новым вратарем «Рапида» нарастало с каждой минутой и было тем неистовее, что в первом тайме игра шла преимущественно на половине «Рапида», что дало возможность Незмаре показать невиданное искусство, резко отличавшееся от привычной для публики сольной пляски вратарей в критические минуты.
Все время, пока противник наседал на его ворота, Незмара стоял в позе классического борца перед приемом, то есть недвижно, как изваяние, с опущенными руками, и делал одно лишь движение — если нужно, то и прыжок,— в тот самый момент, когда к нему летел мяч, безошибочно угадывая этот момент и столь же безошибочно ловя мяч.
Такая экономия движения и несокрушимое хладнокровие поражали публику тем более, чем нервознее действовал «Патриций» и его несравненный центрфорвард Боудя, которого только спортивная этика капитана команды спасла от ужасающего морального фиаско. Когда обе команды еще только вышли на поле, «патриции» почему-то сгрудились вокруг своего форварда, а тот возбужденно шептал капитану, что не станет играть при таком вратаре противника, потому что этот парень — сын их фабричного сторожа. «Патриции» вполне понимали такую позицию, ее разделял и сам капитан, но он сказал, что «просто» не осмелится заявить судьям отвод, и не потому, что болельщики «Рапида» «просто» разнесут весь клуб, но «просто» потому, что «патриции», по традиции своей, «не узнают никого из противников» и отказываются играть только с теми, кто дисквалифицирован лигой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133