дамы, чтобы согреться, снимали верхнее платье со спинок стульев и со столов. Это неудобство доставило Моуру лишний повод торжествовать, дав ему еще один козырь против архитектора, который не явился на праздник открытия им самим построенного здания из-за несогласия относительно размеров гонорара. Теперь у Моура была еще одна претензия к нему для судебного процесса: злополучный архитектор забыл о гардеробной!
Тинда тоже озябла, и мгновенно позади нее на эстраде появился огромный негр с пелериной из лебяжьего пуха в руках; чернокожий ухмылялся во все свои обширные ноздри и скалил великолепные зубы, глядя на белую женщину, замерзшую до того, волны дрожи ходили у нее по обнаженной спине. Но в тот момент, когда черный колосс, такой смешной в коротенькой курточке грума, готов был накинуть пелерину на плечи барышни, подскочил Вацлав Незмара и выхватил пелерину из его лап до того внезапно, что остолбеневший негр так и остался стоять с поднятыми руками. Но тут перед Вацлавом словно из-под земли вырос мистер Моур, и стоило ему лишь слегка протянуть руки, как молодой Незмара с низким поклоном тотчас отдал ему свою добычу, после чего американец укрыл плечи Тинды с преувеличенной галантностью, смахивающей на религиозный обряд. При этом он что-то говорил ей из-за ее плеча и казалось, будто он своими выступающими челюстями жует это плечо.
Сценка эта, в которой и впрямь было нечто клоунское, вызвала взрыв веселья в кружке «патрициев», стоявших под эстрадой у ног Тинды — они подошли сюда, чтобы воздать дань восхищения «прекраснейшему цветку в дамском букете своего клуба». Именно так выразился говоривший от имени импровизированной депутации «Патриция» молодой пивовар — тот самый, о котором сегодня утром Мальва донесла Тинде, что он и не подумает становиться на голову из-за ее брака с американцем. Этот молодой человек вообще имел привычку выражаться возвышенно, иной раз даже цветисто. Он питал склонность к литературе, и в вечернем издании влиятельной газеты, частью акций которой владел его отец, опубликовал уже несколько светских «фельетончиков».
Все «патриции», как и подобает воспитанным молодым людям, деликатно посмеялись в одобрение мистеру Моуру и в посрамление совсем растерявшегося Вены, этого защитника «святая святых» клуба — так назывались ворота в выспренней «футболистике»,— которому не удалось отстоять «лебяжье руно, отнятое у черного чудовища»,— продолжал импровизировать литературный пивовар.
Веселье, вызванное этим комическим эпизодом, еще усилилось, когда выяснилось, что Тинда и понятия не имела о том, какая борьба за пелерину разыгралась у нее за спиной. Это обстоятельство вдохновило «патрициев» на дальнейшие остроты: как забавно испугался этот Пятница со своими «ластами», увидев «ракетки» нашего Вены (спортивное имя молодого Незмары), и так далее, и тому подобное. Однако шуточки разом прекратились, и уж если это произошло с Тиндой, чей гибкий клинок в словесном фехтовании стоил дюжины рапир «патрициев», значит, причина была веской. Состязанию в остроумии положил конец сам изобретатель сравнения с «ластами» и «ракетками», глянув невзначай на руки мистера Моура и, к счастью, проглотив очередное сравнение. Наступившей паузой воспользовался Вена, чтоб ответить своему обидчику, назвавшему его руки «ракетками». И с оттенком, который ему не было нужды скрывать, он произнес:
— Хорошо сказано.
Но и это бонмо осталось без внимания, ибо последовало угрожающее молчание, и больше никто ничего изречь не отважился; лишь кто-то из «патрициев» засмеялся легким смешком, словно ребенок во сие. Лицо мистера Моура, выражавшее заинтересованное, презрительно нахмурилось, Тинда вздохнула.
Л тут подоспела и разрядка.
Негр вместе с пиротехником, уроженцем чикагской Пльзени,— тот появился на эстраде, как был при своих закулисных трудах, без пиджака и жилета, с засученными рукавами рубашки, открывавшими густую татуировку на его предплечьях,— передвинули рояль на передний план. Это побудило оратора «патрициев» заявить: «Не будем долее задерживать господ, ибо там, куда приближается искусство, спорт пасует». Тинда н ответ поклонилась каждому «патрицию» в отдельности.
Откланялись и они с большим волнением и шумом и отправились к своим местам, как группа львов, исполнивших свои номера на манеже и возвращающихся в клетки.
Какое-то время к роялю никто не подходил, ибо прежде, чем начнется пение, дамам полагалось подать чай с кексом, а господам — американские ликеры и коктейли; вместе с выступлением барышни Улликовой это составляло последний номер программы.
Пан директор Папаушегг выбрал виски с содовой, Боудя — джин; когда оба получили выбранное, пан директор не удержался и осторожно заглянул под стол слева от себя. Но ни под столом, ни за ним «Отсталых» уже не было. Их выдуло во время проветривания. Плохую службу сослужило им то, что они начали в то время как ими следует в лучшем случае заканчивать, мудро заявил пан Бенда; тут он отхлебнул коктейля и сильно закашлялся, отчего не скоро смог изречь предостерегающе и утверждающе:
— Вот так! Именно так!
Дамам на пользу пошел горячий чай, они снова стали снимать теплые одежды, и первой — Тинда. Это предвещало самый блистательный и вообще великолепнейший момент всего праздника, как подумал оратор «патрициев», безмерно сожалея, что сидит слишком далеко от главного стола и не может эту мысль высказать. Температура в зале повысилась еще и оттого, что центральное отопление вдруг задышало с невероятной силой.
Шорохи, жужжание, гул — целая гамма звуков от тихого гудения улья до грохота мельничных жерновов опять стала нарастать в зале,— гости будто забыли о том, что им еще предстояло;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133