Эпизод так и остался клубным секретом, капитан дал знак арбитру, и арбитр дал свисток.
После первого тайма у обеих команд значилось по нулю, хотя «Патриций» добрых полчаса осаждал ворота «Рапида». Когда команды менялись полями, «патриции» многозначительно переглядывались — кроме пунцового Боуди, который так пристально рассматривал траву на поле, что капитан вынужден был попросить его не так уж явно ронять себя в глазах публики.
Все напрасно — судьба распорядилась, чтобы «патриции» так и остались на нуле, зато сами схлопотали два гола! Неслыханно! «Патриции» уходили с поля как в воду опущенные, а стадион трещал от неистовства публики — даже приверженцы «Патриция» хлопали и бешено стучали ногами. Необузданнее всех вела себя Тинда, она стояла на веранде и перегибалась через перила все ниже и ниже по мере приближения «рапидовцев» с Незмарой во главе, триумфально шествовавших в сопровождении зрителей, хлынувших на футбольное поле. И кричала Тинда так, что привлекала внимание, и прямо-таки демонстративно выкрикивала имя победоносного вратаря, а это было предательством и впечатление производило сильное. Но такова уж она была, Тинда, ей дела не было ни до каких сильных впечатлений, кроме тех, какие она сама стремилась произвести.
Капитану «Патриция» пришлось употребить весь свой авторитет, чтобы утихомирить Боудю и помешать ему нарушить клубное гостеприимство. Поверженный центрфорвард очень громко ругал не команду «Рапида», а Атлетический клуб, породивший Незмару; нетрудно было понять его намеки на «клуб мясницких и колбасных подмастерьев, угольщиков и грузчиков Карлина, а главное — фабричных сторожей»; однако Незмара то ли не понимал, то ли не слышал, и новые его товарищи вполне одобряли такое поведение — сенсационный триумф их команды был слишком значителен и велик, чтобы его могли умалить злопыхательства каких-то там «патрициев».
Заносчивость отпрысков патрицианских семейств Нового Места была сегодня чувствительно наказана, и этот факт не могло изменить то обстоятельство, что «Рапид» явился на поле «Патриция» с новым вратарем. Еще больше пикантности заключалось в таком обороте дел для «Патриция», всегда счастливого и умеющего дипломатически избегать возможного поражения, когда выяснилось, в каком социальном противостоянии находятся побежденный форвард Боудя Уллик, сын «придворного поставщика», и победитель — Вацлав Незмара, сын сторожа на фабрике его отца!
Все это, конечно, чувствовал и сам Незмара. И чтобы уклониться от встреч с молодым хозяином, он теперь уезжал с острова и возвращался в жалкую хибарку, стиснутую фабричными сараями, в которой жил со своим отцом, на лодке по реке. Но как-то раз они нечаянно столкнулись в городе: сын и помощник сторожа, как обычно, снял шляпу перед сыном человека, который мог выгнать его отца с работы в любой выплатной день. А молодой «патриций», обычно отвечавший прикосновением руки к полям своей шляпы, если бывал в хорошем настроении, или хотя бы небрежно брошенным — на сей раз прошел мимо Вацлава словно лунатик, устремив взоры в пространство...
С того раза Вацлав не только перестал избегать молодого хозяина, но даже прямо ловил его, чтобы... не поздороваться и показать, что он тоже отлично умеет не видеть, если постарается.
А что Вацлав старался, ясно было по тому, как он багровел под своим цилиндром, и, сжимая кулаки в карманах, широко расставлял локти, и не уступал дороги, так что молодому хозяину нередко приходилось описывать элегантную дугу — доказательство того, что он все-таки видит, хоть и не смотрит. И вместо «сервус» Боудя произносил теперь словечко «соцан» — правда, не совсем при встрече, а чуточку погодя, когда они уже разминутся, и так осторожно, чтоб Незмара не расслышал. Ибо одно помышление о лапищах рапидского вратаря вызывало у Боуди мурашки за ушами, по крайней мере, пока уши эти находились в радиусе действия Вацлава.
Других последствий выступление Незмары в роли вратаря «Рапида» не имело, и опасаться было нечего, ибо старый Незмара, очевидец сыновнего торжества, после матча самоуверенно махнул рукой и сказал:
— Не бойся, малыш, ни молодой, ни старый не могут нам ничего сделать!
А в таком вопросе на папеньку можно было положиться.
Да и что Вацлаву до неприязни Боуди, когда приязнь его сестры...
Ах, Тинда!
Сколь пламенной была она в тот вечер!
Ее обнаженные руки вырвались навстречу ему сквозь решетку, подобные двум языкам белого пламени, каким пылала и вся Тинда.
И когда она заговорила, было в ее голосе что-то вроде всхлипа ребенка, получившего долгожданный подарок — ведь первая вспышка радости бывает так похожа на рыдание!
— Вашичек, что же ты так долго не приходил?!
Не успел он ответить, как ее горячие руки обвились вокруг его шеи, и подарен ему был такой поцелуй, о возможности какого ему еще и не снилось. Поцелуй того сорта, о каком без преувеличения можно сказать, что он выпивает всю душу,— и вцепившийся в прутья решетки Вацлав, этот закаленный спортсмен, вынужден был ловить воздух ноздрями, а у Тинды бурно вздымались плечи еще долго после этой ферматы в песне без слов и мелодии.
Вообще тот вечер...
Никогда еще Вацлав с такой болью и с таким блаженством не чувствовал, что решетка на окне Тинды есть преграда между его адом и раем. Если бы он знал историю о рыцаре, который осаждал замок прекрасной вдовы, чтобы с бою добыть ее руку, но сам попал в плен и, посаженный в железную клетку на башне, должен был смотреть на свою даму, которая ежедневно представала перед ним во всей своей красоте и без единого покрова,— Вацлав наверняка сравнил бы свою участь с уделом того рыцаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133