Но сегодня другое дело; их отношения изменились; после того, что произошло между ними сегодня, он вправе будет заговорить с ней — конечно, на приличном удалении от фабрики.
Важка встал в свое обычное укрытие — за большим зеленым табачным киоском, оклеенным плакатами, на поперечной улице; с этого места он мог даже сосчитать, сколько раз взлетает и падает на фонтанчике шаловливый мячик, кажущийся отсюда с горошину величиной.
И вот появилась Тинда. В белом теннисном костюме.
Костюм этот действовал на бедняка Важку весьма удручающе: всякий раз, как Тинда появлялась в нем, расстояние между его и ее положением в обществе казалось ему просто непреодолимым, и никогда он не чувствовал этого с такой остротой, как сегодня.
Но сегодня эта девушка его поцеловала — сама! — так какая же еще преграда могла между ними оставаться? Он выйдет из укрытия, заговорит с ней, воспользуется своим правом!
Однако по мере приближения ослепительной белой фигуры, исполненной горделивой надменности, особенно заметной на улице, Важка все дальше отступал в свой переулок; и Тинда прошла мимо.
Преодолевая проклятую застенчивость, Важка заставил себя принять твердое решение: он знает другую дорогу к корту, он обгонит Тинду, встретит ее в городском саду на границе Карлина и здесь, на дорожках среди кустов, отважится...
Он бросился со всех ног, но когда, запыхавшись, подбежал к саду, понял, что место встречи выбрано весьма неподходяще. Ибо здесь, в городском саду, служившем — если не считать детской площадки для игр — просто проходом с одной улицы на другую, слонялся некий молодой человек, совершенно Важке не знакомый, но, кажется, уже виденный им когда-то. Важка ни за что на свете не желал, чтобы этот человек стал свидетелем его встречи с Тиндой, последствия которой были для него пока неисповедимы.
Этот молодой человек, видимо, имел какое-то отношение к Улликам, точнее к «Папирке», ибо Важка припомнил, что не раз видел, как он проходил через мостик к самой фабрике. Но вряд ли он был служащим «Папирки» — те не одеваются так шикарно по будням; и потом, почему бы ему тогда приходить и уходить поспешно, словно украдкой, словно стыдясь чего-то?
И вот теперь этот юноша разгуливает по дорожкам городского сада, цилиндр сдвинут на затылок, руки в карманах; Важка едва успел спрятаться за кустами, так быстро обернулся этот знакомый незнакомец.
Успел — пока его не заметила и Тинда!
Потому что — о ужас!
Это ее поджидал щеголеватый молодой человек, вот она сама бежит к нему, светясь дружелюбием, поскорей перехватила ракетку в левую руку, чтоб с сердечностью протянуть ему правую!
А он-то!
Молодой человек вырос чуть ли не на голову, выпрямился, вплотную подошел к Тинде и так стремительно схватил ее руку, что это могло быть оправдано только очень близким знакомством.
Условленное свидание!
Молодой человек что-то с жаром говорил Тинде. Над ее бровями — Важка, скрытый кустами, отлично видит ее лицо,— мелькнула тень неудовольствия, но тотчас зазвенел ее смех; словно ампирные часы с нежным звоночком отбили четверть и пошли тикать дальше — так и она все что-то щебечет...
Шикарный юноша быстро огляделся по сторонам и мгновенно наклонился к лицу Тинды.
Она отпрянула — и страшно сверкнули ее повелительные очи, она смерила нахала с головы до пят; а потом подняла взор — хотела увидеть, какое впечатление произвел на него отказ от поцелуя; но взор этот обратился к юноше с величайшей нежностью, как бы вознаграждая за отказ.
Они стояли так близко друг к другу, как только могут стоять влюбленные; Тинда все щебетала что-то ласковое, потом отступила, жестом руки притдоздила его к месту — и торопливо пошла прочь. Еще оглянулась, дважды кивнула — и вот уже белая фигурка, облитая сентябрьским солнцем, вышла из сада, исчезла.
Тот, кого она покинула, еще постоял, сунув руки в карман короткого американского пальто, сбив цилиндр на затылок,— и двинулся, в противоположную сторону.
А Рудольф Важка долго еще торчал в кустах со своим «Трио» под мышкой и бередил себе душу, подробно перебирая в памяти то, что сейчас разыгралось перед ним. Он не мог понять, что это было. Все стоял у него перед глазами молодой атлет во всей свой американизированной щеголеватости, этакий плечистый Кротон, которого и четверым не сдвинуть с места. Все виделись музыканту выступающие на чисто выбритом лице надбровья — нередкая деталь таких геркулесовских физиономий. Первобытная сила этого молодца со стремительными движениями, конечно, оправдывала восхищенную, любовную нежность, какую Тинда вложила в свой взгляд...
Эпизод не занял и четверти минуты, но свидетель ее еще добрых полчаса не уходил со сцены.
6
Любовь абстрактная и конкретная
Маленькое окошко — такое маленькое, что было в нем только четыре квадратных стеклышка, зато чистых, но, увы, не таких прозрачных, как хрусталь. Ибо если даже хрустальное стекло в течение десятков лет ежедневно, да по нескольку раз, особенно зимой, протирать грубым сапожницким фартуком, то и оно бы, наверное, покрылось густой сеткой царапин, тоненьких, как волосок, впрочем, различимых только под прямыми лучами солнца.
Сегодня солнце освещает это окошко сбоку, но фантастическое сплетение царапинок на стекле видно до последней линии, и это придает мягкость картинке, как бы вырезанной окошком из внешней реальности. Потому что из-за этой тончайшей сетки противоположный берег реки видится размытым, представляется некоей туманной бесконечностью, а река — если дать чуточку разыграться фантазии — кажется морем.
1 Точнее, Милон Кротонский — знаменитый победитель одной из Олимпиад Древней Греции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133