Подумаешь,
у них в секторе десять паразитов, пять склочников, три стукача и два
параноика. Считайте, что Вам крупно повезло. У меня в отделе двести
сотрудников. Работают мало-мальски прилично двое. Один по глупости, другой
по привычке. Остальные -- паразит на паразите и паразитом погоняет.
Бездарность вопиющая. Грызня. Доносы, Разносы. Подсиживание. Только и думают
о том, чтобы побольше урвать. Вон там, видите, присосался тип с гнусной
рожей? Наш. Инструктор. Предупреждаю, редкостная сволочь. И к тому же
выдающийся кретин. Даже в самых примитивных случаях не может толком
различить, что наше и что антинаше. Болтун сказал, что это не так уж плохо,
что у них работают плохо, так как если бы у них работали хорошо, то было бы
совсем плохо. Карьерист сказал, что все равно хуже не бывает. Сотрудник по
сему поводу вспомнил старый общеизвестный анекдот об оптимистах и
пессимистах и уличил Карьериста в пессимизме. Можно подумать, сказал
Карьерист, что у вас там коллекционируют анекдоты. Впрочем, сказал Болтун
через пару кружек, в каком-то смысле не так уж хорошо, что у них плохо, и
было бы лучше, если бы у них было лучше. А вообще говоря, закончил он мысль
еще через пару кружек, это не играет роли. Никто не знает, что хорошо и что
плохо. Кроме Литератора, может быть. Карьерист сказал, что везде одно и то
же. Сломалась как-то у нас одна хреновина. Дело у нас сверхважное и
сверхсрочное. Зеленая улица. Звоню главному, так мол и так. Говорит, пустяк,
позвоню в соответствующий отдел, мигом сделают. Вечером звоню в отдел.
Говорят, первый раз слышим. Утром звоню главному. Занят, совещание. А дело
стоит. На другой день иду к главному. Жду два часа. Говорит, не волнуйся.
Дело сверхважное и сверхсрочное. Сейчас все провернем. Вызывает начальника
отдела и приказывает при мне немедленно сделать. Прошло два дня. Ничего нет.
Только через неделю после письменного распоряжения изготовили чертежи,
разработали технологию, произвели расчеты. Через пару недель хреновина была
готова. Но совсем не та и не так. Иду к главному. Ничего, говорит, поделать
не могу. Сам видишь. Руки опускаются. Выкрутись как-нибудь сам. Купил
поллитра, пошел к слесарям, говорю, выручайте, братцы, сделаете, еще
пол-литра подкину. Через полчаса сделали отличную хреновину. И еще пару штук
про запас. Начальнику отдела потом премию за это дали. Болтун спросил, как
же они с такой великолепной организацией дела ухитрились сотворить то самое
дело. Карьерист пожал плечами. Сотрудник сказал, что его тривиально.
Неограниченные средства. Неограниченные полномочия. Заинтересованность.
Деловые люди. В общем, нестандартная ситуация. Потом это стало обычным
массовым делом, выгодным для паразитов и проходимцев. Член сказал, что в его
время ничего подобного не было. Болтун сказал, что в то время просто еще не
было ничего такого, из-за чего могло бы быть нечто подобное. Сотрудник
сказал, что всегда и везде так. Хорошо только там, где нас нету. Болтун
сказал, что это верно, хорошо там, где их нету. Сотрудник сказал, что ему
пора, плюнул в недопитую кружку, сказал, что не понимает, как такую гадость
пьют люди, и ушел по своим делам. Большой человек, подумал Член, и решил
через Сотрудника переслать вверх материал, обличающий и предлагающий меры по
исправлению.
ШИЗОФРЕНИК
В свободное от вынужденного безделья время Шизофреник сочинял
социологический трактат. Делал он это чреватое известными последствиями дело
по просьбе старого приятеля Мазилы. Писать он не любил и не хотел. Ему
приходилось делать невероятные усилия, чтобы хватать исчезающие с
молниеносной быстротой беспорядочные мысли и приколачивать к бумаге. Кроме
того, он был убежден в том, что об этом рано или поздно узнают все, и ему
опять придется отправляться в Лабораторию. И от этого становилось тоскливо.
Но и не писать он уже не мог. Им овладело смутное ощущение тайны, известной
только ему одному или во всяком случае очень немногим, и он не мог окончить
свою бесплодную жизнь, не сделав последней попытки сообщить эту тайну людям.
Он знал, что людям его тайна глубоко безразлична. Но это уже не играло роли.
Он чувствовал моральный долг не перед людьми, людям он не должен абсолютно
ничего, а перед самим собой. Человечество содержалось в нем самом. На глазах
этого человечества протекала его примитивно прозрачная жизнь. Перед ним он и
будет держать ответ в последний час. Самым неприятным в работе сочинителя,
однако, для Шизофреника было отсутствие стола и хорошей ручки. Когда-то
Социалог привез ему оттуда отличную ручку, но она куда-то исчезла тогда.
Толчком к написанию трактата послужил разговор с Мазилой. Твои прогнозы
и оценки поразительным образом подтверждаются, сказал Мазила. В чем тут
дело? Очень просто, ответил Шизофреник. Надо предсказывать лишь то, что
предсказуемо, и оценивать лишь то, в отношении чего имеют смысл оценки. А
как отделить предсказуемое от непредсказуемого и оцениваемое от
неоцениваемого, спросил Мазила. Для этого у меня есть своя теория, сказал
Шизофреник. Расскажи мне ее, попросил Мазила. Попробую, сказал Шизофреник.
Только предупреждаю, она заведомо не научная. Пусть, сказал Мазила, лишь бы
она была верная. Кроме того, продолжал Шизофреник, для применения моей
теории нужны не столько размышления, сколько терпение. Приняли, допустим, у
тебя заказ, намекнули на новый, напечатали пару строчек о твоей работе без
упоминания имени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152