Желание поправить репутацию?
Задание? Всего понемногу, сказал Неврастеник. Удобный человек. Но ему же за
это влепят, сказал Мазила. Могут из Союза исключить. Ничего подобного,
сказал Неврастеник. Пожурят и отпустят. Это лишь фарс. И вообще, все то, что
связано с Литератором, есть фарс. И если бы я хотел и имел бы возможность
сейчас его наказать самым страшным образом, я бы не стал его наказывать. Но
все-таки это хоть какой-то гражданский поступок, сказал Мазила.
Инспирированный или разрешенный протест не есть протест, сказал Болтун. Я
уверен, потихоньку Литератор раскается. Погодите до завтра. Но до завтра
ждать не пришлось: выяснилось, что он раскаялся уже сегодня.
ОТКРОВЕННОСТЬ
На наших глазах разыгралась историческая драма, говорит Мазила. А мы
помалкиваем. Трусим? Кто как, говорит Болтун. Если бы только трусость!
Трусость явление преходящее. Из сотни трусов рождается хотя бы один храбрец.
Дело не в этом. Большая часть нашей интеллигенции солидарна с властями
вполне искренне. Ее позиция -- не столько трусость, сколько соучастие. Ты,
например, сочувствуешь Правдецу. Но у тебя свое личное дело. Тебе наплевать
на страдания других. Тебе важны только твои собственные страдания. Кроме
того, тебя раздражает успех Правдеца. И вообще это не твоя игра.
Приблизительно так, сказал Мазила. Ну а ты? Я тоже сочувствую Правдецу,
сказал Болтун. Но будь иные условия, я бы, однако, скорее всего вступил с
ним в полемику. В каком-то смысле наши позиции противоположны. Его волнует
прошлое и прошлое в будущем. Меня волнует будущее и будущее в прошлом. Я
обречен молчать и сочувствовать. Если я буду возражать ему, я буду выглядеть
подлецом. А я не хочу им быть. А бежать в толпе за ним я тоже не хочу. Это
тоже не моя игра. Я не хочу в ней участвовать. Не боюсь, а не хочу. Я живу
совсем в другом плане, который априори обрекает на одиночество. Мои работы,
как и работы Клеветника и Шизофреника, одинаково неприемлемы и тут, и там. В
наших работах нет злободневности. Клеветник и Шизофреник погибли, потому что
они везде чужие. Их гибель естественна. Правдец выжил только потому, что его
поддержали там. Он выжил в силу социальности и полностью в ее рамках, только
в более широких, чем рамки Ибанска. Не будь этого, ситуация была бы иная.
Его бы придушили собратья по перу. А если бы его печатали, его принизило бы
ужасающее равнодушие благоустроенных соотечественников. В ситуации, в
которой извращены все нормальные формы реагирования и поведения, нормальный
человек кажется то трусом, то подлецом, то двуличным. Я ученый, хотя это и
звучит у нас смешно. И не хочу участвовать ни в какой политике. Моя политика
-- мое дело. Я не хочу примыкать ни к каким партиям и группировкам. Я
признаю одну партию, а именно ту, в которую вхожу один только я. Разве это
преступление? Я много лет работал, но не нашел ничего, что дало бы мне точку
опоры. Я словесно могу развить любую аргументацию в пользу любой концепции и
против любой концепции. Но у меня нет своей концепции. Недовольство и
раздражение не есть концепция. Равнодушие и отчаяние тем более. Для участия
в делах нужна достаточно высокая степень непонимания. У меня ее нет. Я
уверен только в одном. Мы стоим в самом начале долгой и трудной истории в
борьбе за такой образ жизни ибанской творческой интеллигенции, который ее в
какой-то мере устроит. А в ибанских условиях нормальный образ жизни
творческой интеллигенции -- борьба за улучшения и преобразования. И чем
более ибанская интеллигенция будет близка к своему идеалу, тем больше она
будет иметь шансов повториться. Но я в такой истории участвовать не хочу. Я
устал. Я исследователь, а не деятель. Как исследователь я знаю, что всякий
изолированный процесс источники и причины всех своих явлений находит в себе
самом. Как бы это не звучало дико, но даже режим Хозяина был защитой от
самого себя, т.е. протестом против разгула социальности, порожденным
законами самой этой социальности. Как исследователь я знаю, что это общество
рано или поздно выработает адекватную ему форму культуры. Этот процесс --
трагедия для таких, как ты и я. Но благо для других. И тут нет никаких
объективных критериев предпочтения. Как исследователь я убедился в том, что
наше общество не больное. Оно здоровое. Но у него свое представление о
здоровье и болезнях. Посмотри на молодых людей! Они красивы и веселы. Им не
скучно. Послушай они нас, они сочли бы нас сумасшедшими. В чем, собственно
говоря, твоя проблема? Твоя проблема -- проблема "я". Сильного, способного,
предприимчивого, борющегося. Приласкай тебя в свое время государство, ты был
бы свой. И служил бы ему верой и правдой. Тебя и сейчас ласкают. Ты --
первый в Ибанске скульптор по заказам. Мировая слава. Денег достаточно.
Мастерская терпимая, не надо лицемерить. Чего тебе нужно еще? Заслуженного?
Народного? Академика? Еще большую мастерскую? Монографию о себе? А по какому
праву? Да теперь тебя это уже не удовлетворит. Поздно. Моя проблема -- тоже
проблема "я". Но слабого, незащищенного, исключенного из борьбы. Защити меня
государство в свое время, был бы я благоустроенным более или менее известным
профессором, читал бы лекции, имел бы кафедру и аспирантов, может быть
создал бы школу. И все это на благо государства, а не вопреки ему. Но
государство не захотело приласкать тебя и защитить меня. И не захочет. Вот в
этом-то и состоит суть нашей личной драмы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152