На место Действительного было выдвинуто около ста
кандидатов, а на место Корреспондентов были выдвинуты почти все, кто хотел
быть выдвинутым, мог быть выдвинутым и не мог не быть выдвинутым или не мог
быть не выдвинутым. Две недели в Газете печатали списки кандидатов. Институт
выдвинул Заведующего и Заместителей. Лаборатория выдвинула Помощников и
Заместителей Помощников. Журнал выдвинул Помощников Заместителей Помощников,
старших Сотрудников и младших Советников. Были выдвинуты даже три ученых, не
имевших с юности никакого отношения к науке, но потом перешедшие на более
ответственную работу. Один из них написал на другого закрытое письмо в
котором убедительно показал, что тот совсем не тот, за кого себя выдает.
Другой написал на первого открытое письмо, в котором не менее убедительно
показал, что он-то тот, за кого он себя выдает, вот тот действительно не
тот, кем его считают. Третий рассказал всем кто такие на самом деле те двое.
Первые два выступили с совместным заявлением по поводу неправильного
поведения третьего, когда они вместе с ним были там. Избрали потом
четвертого, который вообще не выдвигался, зато помог в одном деле одному
человеку, близко знакомому с Заместителем, и пятого, который и был самим
этим человеком, но остался в секрете, ибо так было нужно из более высоких
соображений. Выбрали также одного Заместителя (Заведующий уже был избран на
прошлых выборах, и выдвигали его каждый раз снова из любви и уважения), пять
Помощников, тридцать три Заместителя Помощника, около дюжины разных
Сотрудников и Советников. Последних сразу же отправили в заграничные
командировки.
Выдвигался и Клеветник. На Совете его лично выдвинул Претендент и
поддержал Академик. Зал аплодировал. Все ходили радостно возбужденные и
говорили, что наступили новые времена. Да, говорили одни, процессы истории
необратимы. Историю не повернешь вспять, говорили другие. Как ни крутись, а
время делает свое неотвратимое дело, говорили третьи. Все жали руку
Претенденту и восторгались его мужеством. Выдвинуть самого Клеветника, да за
это раньше к стенке поставили бы. Еще два года назад об этом даже подумать
никто не смел. Ехидничали по поводу согласия Клеветника баллотироваться. Вот
вам и бескорыстие ученого, шептались в коридорах бездельничающие младшие и
старшие сотрудники со степенями и без степеней. У него дача дай бог всякому,
говорил один бородатый юноша. И квартирка дай бог всякому, говорила только
что защитившая диссертацию по новейшим направлениям девица с чрезмерно
развитыми формами. Лекции он читал отвратительно, говорило третье существо
неопределенного пола. К тому же он безнадежно отстал, сейчас ведущая роль
принадлежит ньюфаундлендской школе. Почитайте мою статью в Журнале.
Клеветник в избрание не верил. Но документы каждый раз подавал для
коллекции отказов. Он уже собрал несколько десятков отказов в поездках на
конгрессы, симпозиумы, коллоквиумы и лекции, в избрании в Корреспонденты, в
присуждении премий и т. п. Теперь, говорил он, его коллекция украсится еще
одним ценным экспонатом. На отборочной комиссии Академик произнес
двухчасовую речь о творчестве Клеветника. Конечно, говорил он, Клеветник
неосторожен в выражениях, груб с начальством и никудышный организатор.
Конечно, он не совсем наш. Не то, чтобы не совсем не наш, но не настолько не
наш, чтобы его считать совсем не нашим. И уж, во всяком случае, он не
настолько не наш, чтобы его не считать не нашим. Потому его там издают. И
приглашают. А он не дает отпор. Мы ему не раз говорили, чтобы он дал
отповедь. Он отказался. В частности, его недавнее избрание там. Я лично
просил его отказаться. Есть же более достойные кандидатуры. Он отказался
отказываться. Но я, сказал Академик в заключение, за него ручаюсь. И
Клеветника в списки кандидатов не включили. Вечером Академик позвонил ему и
подробно рассказал, как он его защищала, но эти реакционеры сделали свое
грязное дело. Но мы им еще покажем. На следующих выборах непременно
проведем. На всех последующих выборах о Клеветнике даже не поминали и
выдвигали более достойных и более молодых, поскольку каждый раз начинались
новые веяния.
НАЧАЛО
Группа арестантов, читал Инструктор, состоящая из Клеветника, Уклониста
и Убийцы, возглавляемая Старшиной и замыкаемая двумя караульными с учебными
винтовками, в которых были просверлены дырки, чтобы из них нельзя было
стрелять, двинулась в путь на гарнизонную губу. Маршрут пролегал через
площадь Вождя, по улицам его выдающихся соратников, затем по улицам его
великих предшественников, наконец по улице самого Вождя, которая упиралась
прямо в здание губы. По дороге состоялась беседа, которая заслуживает
упоминания как памятник духовной жизни интеллигенции той эпохи. Клеветник
сказал, что он только пошутил, Уклонист сказал, что и не за такие шутки к
стенке ставят. Убийца сказал, что рано или поздно все там будем, и еще не
известно, что лучше, рано или поздно. Один караульный сказал, что прежде,
чем болтать, думать надо. Уклонист сказал, что думать не надо и прежде, ибо
если человек думает, то он обязательно болтает. Другой караульный сказал,
что выпендриваются тут всякие, а потом из-за них другим попадает. Убийца
сказал, что попадает всегда другим, но караульный может не беспокоиться, так
как он не другой, а именно тот самый, что нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152