Воткнул нож в самый большой кусок, крикнул "хватай!",
подвинул второй по величине кусок здоровому парню своему соседу, который ему
покровительствовал. Для меня наступил момент, один из самых важных в моей
жизни. Или я подчинюсь общим законам социального бытия и постараюсь схватить
кусок по возможности побольше, или я иду против этих законов, т.е. не
участвую в борьбе. За долю секунды сработал весь мой прошлый жизненный опыт.
Я взял тот кусок, который остался лежать на столе. Самый маленький. Эта доля
секунды решила всю мою последующую жизнь. Я заставил себя уклониться от
борьбы.
ПРИЕМ У СОЦИОЛОГА
Вернулся из заграничной командировки Социолог. Приехал радостно
возбужденный. Привез кучу подарков. Забавных Матрешек. Банку икры. бутылку
водки. И норковую шубу Супруге. Мы тут голову морочим себе и людям, сказал
он на аэродроме встречавшим его Сотруднику и Мыслителю, а они там давно все
эти проблемы решили наилучшим образом. Вечером был прием. Пришли Претендент,
Сотрудник, Инструктор, Мыслитель, Некто, Карьерист, Ученый, Кис,
Неврастеник, Сослуживец и раскритикованный молодой автор, оказавшийся
аспирантом Супруги. После того, как все наелись, напились, выговорились и
пересмотрели прекрасные альбомы, Социолог произнес речь. Я потрясен
виденным, сказал он дрожащим от искренности голосом. Живут они как в сказке.
Их мудрое руководство проводит единственно правильную и дальновидную внешнюю
и внутреннюю политику. Искусства и науки процветают. Все прекрасно одеты.
Продуктов питания -- изобилие. Никаких квартирных проблем. Все злобные слухи
о них суть клевета. Недостатки, конечно, есть. Но -- отдельные. И они тут же
преодолеваются. И недовольные, конечно, есть. А где их нет? Особенно --
среди интеллигенции. Эти ведь всегда недовольны, хотя сами не знают, чем. Но
недовольных невероятно мало. Единицы. Причем и они быстро исправляются или
излечиваются. Все слушали речь Социолога разинув от удивления и восторга
рты. Вот с кого нам надо брать пример, сказал Претендент. Мыслитель
предложил поднять тост за то, чтобы Ибанск последовал этому примеру. И все
дружно его поддержали.
СОН
Все бумаги опять подписаны. Все печати опять поставлены. И стало
грустно. Неужели пробили?! Неужели Болтун ошибся?! Наняли машину и
грузчиков. Поехали на склад. Но на складе удалось получить только кусок
черного мрамора для изображения темной стороны деятельности Хряка. Кусок
белого мрамора, необходимый для изображения светлой стороны деятельности
Хряка, заведующий складом не выдал, заявив, что на складе такового сейчас
нет, хотя этот кусок валялся на дороге, и его пришлось объезжать. Мазила
совал заведующему под нос бумаги с подписями и печатями самых высоких
инстанций. Заведующий кричал, что ему на это наплевать, мало ли что они там
напишут. Они сидят там да бумажки подписывают. А тут сам черт ногу поломает.
Поработали бы тут, так не так бы запели. Опять начались осложнения. Так бы и
кончилась эта история ничем, если бы не Карьерист. Это пустяки, сказал он,
поехали. И поехали на другой склад, не имеющий никакого отношения к
искусству. За поллитра кладовщик дал выбрать самый подходящий кусок белого
мрамора, которым до отказа был забит склад и на который тут не было никакого
спроса, поскольку он тут вообще не был нужен. Это радостное событие отметили
грандиозной попойкой. Вы только не обольщайтесь преждевременно, говорил
Болтун. Создать шедевр -- это примитивные пустяки. Надо его еще поставить на
предназначенное для него место. Поставим, говорил возбужденный успехом и
вином Мазила. Это будет печально, сказал Болтун. Чтобы факт такого рода стал
действительно историческим, нужно, чтобы он не состоялся. Карьерист сказал,
что тогда это будет просто другой факт. И уехал на ответственное совещание в
высших инстанциях. Все-таки, сказал Болтун, во всем этом есть что-то
оскорбительное и фальшивое. Тут больше капитуляция искусства перед
политикой, чем политики перед искусством. Каким бы ни был альянс искусства и
политики, он рано или поздно обнаружит себя как мезальянс. Но Мазила уже
упился до полного непонимания происходящего и уснул, положив голову на
темный кусок мрамора, а ноги -- на светлый. Болтун взглянул на бронзовый
бюст Хряка. Сдвинутая набок кепка Мазилы придавала Хряку вид хитрого
пройдохи из овощной палатки. Болтун погасил свет и захлопнул дверь
мастерской. Шел мокрый снег с дождем. По мутной улице, разбрызгивая липкую
грязь, ползли потоки машин. Мелькали безликие тени. Начиналась безнадежная
ночь...
А Мазиле снился сон. Снился ему прекрасный залитый солнцем город.
Повсюду скульптуры Мазилы. И именно в таком виде, в каком он мечтал их
построить. Вот улица имени Правдеца. В начале ее стометровый "Пророк", а в
конце -- двухсотметровый "Орфей". А что это? Площадь имени Хряка! Посреди
площади -- гигантский постамент. На нем -- волосатая рука, делающая кукиш, и
надпись: нонишное пакаление, тваю мать, будит жить при полном изме. В
витринах магазинов выставлены гравюры Мазилы. Поняли все-таки, подумал с
удовлетворением Мазила. Оценили! Около одной витрины он увидел группу
мальчиков и девочек. Его всегда тянуло к молодежи, и он не мог пройти мимо.
Он незаметно подошел к ним и прислушался. Навязали нам этого дегенерата,
твою мать, сказал один мальчик с тонким одухотворенным лицом. А ну этих
м.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152