Все равно с Друзем он церемониться не будет!
Когда профессор вернулся в кабинет, его возмущение достигло высшей точки. И вместе с возмущением появилось тягостное ощущение, будто не на твердой земле стоит он, а на острие небывало высокого шпиля: чуть шевельнешься— полетишь вверх тормашками. Неужели повторяется вчерашнее? Сергей потихоньку сказал два слова, и научный руководитель прославленного института сделал все, что тот потребовал.
А только что профессор даже растерялся. Воровато оглянувшись на дверь столовой, что-то крикнул Сергею, когда тот уже положил трубку.
С досады на себя Федор Ипполитович сжал кулаки.
Но «отрывать» голову Друзю не за что. Он ничего не требовал от своего шефа. Доложил, в каком состоянии Хорунжая. Наверно, ему не терпелось услышать: «Сейчас приеду». Услышав, что Самойло будет в клинике лишь к десяти, весьма сдержанно попросил передать, чтобы тот не утруждал себя. И положил трубку. Решил, видите ли, действовать по своему усмотрению. Мало того, что воспаление брюшины ему не по зубам, этот остолоп даже о том не подумал: если Хорунжая отправится к праотцам, то не Фармагею придется ответить за все.
— Уж не поехать ли, в самом деле, в клинику самому?
Но нег сил оторвать спину от двери. И ни к чему эта поездка. Пока вызовешь такси, пока оно приедет, пока будет везти, этот сумасшедший зарежет больную. Неспроста утром у него были такие глаза, как у тех, кто
закрывает собой вражеские доты! А идиотская выходка Татьяны, очевидно, совсем лишила его разума...
Ничем не сможет помочь ему профессор Шостенко. За обедом Федор Ипполитович выпил три большие рюмки коньяку. От злости у него дрожат руки. И его внезапное появление в операционной превратит Сергея в труса или мямлю. А это хуже всего...
Федор Ипполитович прижался головой к двери.
Даже если Сергею посчастливится благополучно закончить операцию, добра пусть не ждет! Слишком горячим головам не место в медицине, а в хирургии тем более. И слишком заразительны дурные примеры.
Завтра же вылетит из института Фармагей. А если он к тому же под следствие попадет, туда ему и дорога. Довести до гибели человека, который еще вчера был в хорошем состоянии,— за подобное даже такой пройдоха, как Самойло, не спасет своего подопечного от ответственности.
Ну, а этого иезуита надо немедленно зажать в кулак. Сделать так надо было еще днем, когда Евецкий приставал со своими предложениями. И пусть еще год или два, а то и три походит в кандидатах. Никаких ему потачек!
Будет в конце концов в институте железная дисциплина, черт возьми!
Спина наконец оторвалась от двери.
Снова Федор Ипполитович расхаживает по кабинету, и все увереннее становятся его шаги. Нет, вовсе он не на острие шпиля. Он снова такой, каким бывает среди своих подчиненных или когда думает об институте и его завтрашнем дне.
Мягкотелым он больше не будет. Всем сестрам будет дано по серьгам...
Первым делом он доберется до Самойла. Уже нынешней ночью он повертится от бессонницы на своей кровати, трепещет за свою добытую отнюдь не прямым путем репутацию!
Федор Ипполитович очутился возле телефона, набрал номер Евецкого.
Теперь двери открыты и на кухню. Именно оттуда доносился голос Татьяны: она успокаивает мать.
Ольгу что-то взволновало? Подумаешь...
Самойло Евсеевич снял трубку после шестого гудка.
И прошло еще несколько секунд, прежде чем донес-* лось:
— Я слушаю.
Федор Ипполитович начал сдержанно;
— Вы еще дома?
Но это была сдержанность со взведенным курком.
— Ах, это снова вы, Федор Ипполитович.— Голос Евецкого стал слаще меда.— Ну конечно же дома.
— Друзь вам звонил?
Это лишний вопрос, но и раздражению нужен разбег,
— Друзь? — переспросил, словно плечами пожал, Евецкий.— Дорогой Федор Ипполитович, не слишком ли много времени вы стали ему уделять?.. Нет, не звонил. Очевидно, ничего страшного не произошло. И в самом деле: неужели Фармагей ушел бы из клиники, если бы состояние его больной ухудшилось?_
На этот раз у Федора Ипполитовича хватило выдержки дождаться, пока он закончит.
— Я не об этом. С Друзем и Фармагеем я разберусь сам.— Но голос его начал стремительно повышаться от пиано до форте.— Несколько минут тому назад не Друзь, а я сказал вам, что Хорунжей становится все хуже и хуже и она нуждается именно в вашей помощи. Я предоставил вам свою операционную, задержал Серафиму...
— Но ведь...
— Почему же вы до сих пор дома?
— Простите, но я ничего не понимаю,— мягко откликнулся Самойло Евсеевич.
— А я привык, что меня понимают с первого слова. Руководимый вами диссертант натворил черт знает что, а вам как с гуся вода? Да вы... вы...
Если бы двери кухни были закрыты, Федор Ипполитович достаточно выразительно охарактеризовал бы Евецкого.
Евецкий использовал эту паузу:
— Дорогой Федор Ипполитович, я сам только об этом и думаю. В клинику я подъеду к десяти часам. Я уверен, что черт не так страшен, как его малюет Друзь. Кроме того...— Он замялся.— Как раз сегодня у меня мои больные. Вот отпущу еще троих и...
Что Самойло не чурается частной практики и по вторникам и пятницам принимает дома, это Федор Ипполитович знал. Но законов этим Самойло не нарушал, а отказывать тем, кто приходит за помощью, врач не должен. Поэтому шеф сквозь пальцы смотрел на заработки своей «левой руки». Но оправдывать этим свой поступок...
— Ах вот что...— Голос Федора Ипполитовича с форте упал до тишайшего мурлыканья; впрочем, то было мурлыканье разъяренного тигра.— Даете волю своим кулацким инстинктам? Но ведь те, кто взбирается к вам на пятый этаж, могут прийти к вам еще раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79