И все это теперь для тебя чушь?
Федор Ипполитович поморщился.
— То совсем другое дело!.. Если ты с таким, как Борис, «не сошлась характером», так поищи себе лучшего/Неужели кроме этого ничтожества...
Снова в глазах Татьяны сверкнуло то же самое выражение непреклонности. Но и на этот раз она сказала кротко:
— Теперь я вижу — ты невероятно зол на Сергея. Ничтожество... Раньше ты думал о нем иначе.— И вырвалось-таки то, что до сих пор она сдерживала: — Я не позволю тебе сделать из Сергея мальчика для битья! Я люблю его!
. Федор Ипполитович снова поморщился.
— Не мели чепухи. Чтоб моя дочь...
Рука на его руке стала жестче.
Какое-то время отец и дочь неуступчиво вглядывались друг в друга. И не Татьяна, а Федор Ипполитович опустил глаза первым. Ничего не поделаешь, дочь — это дочь. Конечно, докучает она ему всякими проповедями. Но только от Татьяны он слышит порой ласковое слово. И сегодня впервые после замужества она заговорила о том, чем дочь может поделиться только с отцом или матерью. И рука Танина все еще доверчиво лежит на его руке.
— Обо мне и маме ты знаешь все,— вздохнул Федор Ипполитович.— А что знаю я о тебе?
И откуда он взялся, этот тоскливый вздох?..
Еще теснее прильнула к его руке рука дочери.
Я рассказала бы тебе. Но ты занят, и уже поздно.
Уникальные часы напомнили о себе одним тягучим ударом. Но показывали они лишь половину первого.
Прозвони часы даже трижды, отец все равно сказал бы:
— Я слушаю тебя, Таня...
Как бы переступая через невидимую преграду, Татьяна еще ближе придвинула свое кресло к отцу. Теперь они сидели лицом к лицу; смотрели друг другу в глаза, и уже отец держал руку дочери в своей.
Татьяна негромко рассказывала:
— Нам давно нужно поговорить откровенно. Но с тобой трудно разговаривать: не все у нас как должно быть у отца с дочерью. Даже если дочь взрослая.
Итак, о Сергее...
Ты, должно быть, не помнишь, когда Игорь привел его к нам впервые? Случилось это в декабре сорок пятого. И о том забыл, как встретил ты свое наивысшее достижение? Ты радовался, что воскрешенный тобой солдат поступил в медицинский институт, что Игорь подружился именно с Сергеем.
Неужели не помнишь, как часто ты повторял Игорю: «Будешь дружить с Сергеем — выйдет из тебя человек»,
А я ничего не забыла...
Когда Сергей увидел меня в первый раз, он опустил глаза и долго не смел поднять их. Он вообще старался на меня не смотреть. С тобой и Игорем был всегда разговорчив, а когда обращалась к нему я, отвечал после долгого молчания и почти всегда невпопад.
Смешно, не правда ли?
Так и я думала. Иногда потешалась над ним. Я была уверена,— даже если бы я ни с того ни с сего по щекам его отхлестала, Сергей принял бы это как драгоценный подарок...
Я была тогда намного глупее. Как же мне сравнивать этого мямлю с шикарным Борисом Шляховым?
Игорь иногда пробовал уговорить меня:
«Идиотка! Какое добро само плывет в твои руки,, а ты позолоченный навоз хватаешь!»
Я презрительно фыркала: младший брат — что он понимает! К тому же Игорь, как и ты, папа, не очень-то заботливо подбирал выражения. Особенно когда злился. А я не из тех, кому это нравится.
Перейдя на пятый курс, я вышла за Шляхового. До позапрошлой осени мне казалось — из всех женщин мира только я по-настоящему счастлива. Да и все считали нас идеальной парой. Даже ты. Только мама иногда вздыхала. Но ведь все тещи считают, что зять не стоит мизинца их дочери.
Сергея после замужества я встречала лишь изредка— здесь или случайно на улице. Я не задумывалась, почему мне досадно от того, что он перестал прятать от меня глаза... Потом уехал Игорь. Сергей перестал приходить сюда, и я, не знаю почему, иногда звонила ему в клинику. Расспрашивала об Игоре, хоть и знала о нем все. Сергей отвечал скупо. Но когда ему от моей болтовни становилось не по себе, я радовалась.
Шляховому ни об этих разговорах, ни о встречах с Сергеем я не рассказывала...
Все это присказка, папа. Теперь послушай сказку.
В позапрошлом сентябре я как-то шла домой. Вдруг вижу — Сергей. Идет, не глядя по сторонам, ничего не замечая.
Я остановила его.
Поболтали мы с ним минуты две. Собственно, говорила я, а он вставит слово и замолчит. Но во взгляде его не было ни робости, ни грусти.
Тут подошел к нам Шляховой— тоже домой возвращался.
Я сказала Сергею:
«Жаль, что мы так редко видимся».
Теперь я рада, что тогда у меня это вырвалось...
Ты, папа, понятия не имеешь, как неестественно ревнив был Шляховой. На людях, правда, он еще сдерживался. Но когда мы оставались одни тотчас же начинался допрос: не собираюсь ли затеять флирт с тем, кто, по его мнению, не так взглянул на меня? Почему кто-то из его приятелей целый вечер не сводил с меня глаз? Видел бы ты его в эти минуты...
Мне это было приятно: вот как обожает меня мой муж!..
В тот день он превзошел самого себя.
Как только мы отошли от Сергея, Шляховой схватил меня под руку. Я чуть не вскрикнула: его пальцы изо всей силы сжали мое предплечье. Он наклонился ко мне, оскалил зубы:
«Вы редко видитесь? Значит, этот калека провожал тебя после свидания?»
Не буду, папа, пересказывать, что я услышала в тот день от Шляхового. Не человек в прекрасно сшитом костюме, с элегантными манерами, а отвратительное в своей наготе чудовище обливало меня вонючей грязью. Каких только слов я от него не услышала...
Я не вымолвила ни слова. Но не из гордости. Я была так ошеломлена — рта не могла раскрыть. Тысячу раз был прав Игорь, когда говорил о настоящем и позолоченном! Поняла я и другое: каждое слово возражения или оправдания, хотя и не в чем мне было оправдываться, будет уже ложью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79