А когда новые открытия точных наук, найденные ими совершенные методы исследований, скрупулезная проверка известных ранее и вновь открытых фактов математическим анализом — так сказать, числом и мерой,— когда это настойчиво постучалось к нему в двери, он обеими руками отмахнулся. Слишком свыкся с той методикой, которую наука выработала для себя еще в конце позапрошлого столетия и которая позволила ей перейти от пешего хождения в потемках к железной дороге с мощным прожектором на паровозе. Отец и сегодня уверен: эта методика за полтораста с лишним лет достигла такого совершенства — куда там кибернетике. С математикой и физикой мой отец вообще никогда не ладил.
— Не слишком ли много ты хочешь от старого человека? — не сдержалась Надийка.— Разве мало он за свою жизнь сделал?
Игорь провел рукой по лбу.
— Я же сказал тебе, что причины отставания моего отца не только в нем самом... Может быть, если бы перед ним постоянно ставились только такие требования, какие предъявляла советская власть к ученым в то время, когда был жив Ленин, отцу по сей день хватило бы сил идти вперед. Шел же он правильным путем, в первых рядах советских хирургов до конца войны!.. Странные вещи стали происходить в советской науке после войны. В первую очередь в биологии. Многим начало казаться, что она достигла, так сказать, геркулесовых столбов. В агрономии самым передовым был провозглашен Вильяме, мичуринское направление в биологии признавалось единственно правильным, последнее слово в физиологии сказал Павлов, правофланговым всей хирургии стал Бурденко. Все они были очень талантливыми учеными. Но ни Мичурин, ни Павлов, ни Бурденко и мысли не до*
пускали, что достигли пределов в познании. Они ясно видели, что таких пределов быть не может. Они сами искали новых путей до последнего своего вздоха и требовали этого от учеников и последователей. Но не исследование новых фактов и закономерностей, не выяснение их природы стало основой тогдашних научных работ. В таких условиях легко утратить стремление к знанию. У моего отца заслуг было достаточно, вот он и позволил себе не думать о будущем.
Не к Надийке — к самому себе обращался Игорь. Он так торопился отыскивать ответы на вопросы, которые раньше перед ним не возникали, что нё заметил, как вдруг стала спокойной его жена.
— К счастью, ничего из приобретенного когда-то отец не утратил. В этом я сегодня убедился. Операция, которую он сделал Черемашко,— это работа настоящего мастера. Значит... не думай, пожалуйста, что это попытка оправдать моего отца. Это значит, что он годами держал свой талант зарытым в землю. И только сегодня ему пришлось свой талант выкопать. Надолго ли?..
Ответа на этот вопрос не было. И Игорь не усидел: вынимая папиросы на ходу, он выскочил из комнаты. В темном коридоре несколько раз жадно затянулся крепким табачным дымом. Но спокойнее от этого не стал.
Допустим, он кое-что понял из того, а чем так долго и упорно предпочитал не думать.
А что же дальше?
Бросив недокуренную папиросу, Игорь угрюмо вернулся в комнату. Во рту было сухо. Одним духом проглотил остаток холодного чая. И удивился: Надийка явно повеселела.
— Еще налить?
Игорь покачал головой. Но стакан был уже полный.
— Ты хочешь повторить завтра эту лекцию отцу? — улыбнулась Надийка.
Игорь потупился.
— Да нет... Для себя самого надо свести воедино все что приходит сегодня в голову... А с отцом не такой должен быть разговор.
— А какой?
— Не знаю... До утра времени много — что-нибудь придумаю.
Прозвучало это неуверенно.
Надийка подошла, села рядом.
— Сегодня ты, Игорек, ничего не придумаешь. И явишься завтра к отцу не выспавшийся, начнешь неизвестно о чем заикаться... Ложись спать. Завтра я разбужу тебя пораньше. Ты соскребешь с себя эту щетину.— Ласковая рука прошлась по щекам Игоря.— Постоишь под холодным душем. Наденешь свой лучший костюм. И внимательно выслушаешь меня.
Игорь попытался независимо улыбнуться:
— На это я и сейчас способен.
Надийка покачала головой.
— Выслушаешь и начнешь спорить? Убедишь себя, что мой совет тебе ни к чему?.. Мне сейчас не до споров, я спать хочу. Утром, на свежую голову, ты сразу сообразишь, что плохого я тебе не желаю... Ложись, а то и я не засну... без этого плеча.
Надийка склонила голову на плечо мужа.
«Неужели проспал?»
Эта тревожная мысль разбудила Друзя.
Но светящиеся часовые стрелки (ложась, Друзь забыл снять часы с руки) показывали десять минут шестого. Целый час еще можно спать. Да и голова будто камнями набита: не оторвать от подушки.
Что же разбудило его ни свет ни заря?
Приснился ему институтский патофизиолог—Виктор Валентинович. И его лаборатория. И его недавний опыт, смотреть на который ходил и Друзь. В клетке неподвижно лежал подопытный барбос. Собака была доведена до крайней степени обезвоживания организма, хоть и пила, сколько хотела. Но выпитую воду из ее желудка сразу же выкачивали, ни одной капли даже в двенадцатиперстную не попадало.
Виктор Валентинович хотел выяснить, как реагирует животное на отсутствие воды в его организме, если снять у него чувство жажды: проживет ли оно дольше, чем контрольная собака, которой просто не дают пить? От опыта Виктор Валентинович ждал интересных результатов.
Но для чего это Друзю?
Впрочем...
Болезнь и операция заметно уменьшили количество воды в организме Василя Максимовича. Но эту недостачу нужно пополнять так, чтобы до заживления операционных ран вода не проходила через подвергшиеся резекции тонкие кишки. Для этого есть немало способов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79