— Просьба у меня к вам, профессор: не браните сестру. Это я уговорил ее закрыть на минуту глаза.
Федор Ипполитович с трудом встал. Его рука сама дотронулась до одеяла на груди больного. И сказал он не властно, не шутливо и не равнодушно:
— Спокойной ночи, Василь Максимович.
Выйдя из палаты и увидев медсестру, ограничился на этот раз совсем не грозным предупреждением:
— Смотрите мне...
Прошел несколько шагов и остановился. В хаосе мыслей, которые не хотели от него отступать, выразительной стала одна:
«А ведь Костя отдал свою жизнь и за то, чтобы появились такие, как Василь Максимович...»
А за ней совсем несуразная:
«И как Сергей?»
Почему же тогда прославленный муж науки даже мысленно не крякнул?
Друзь не раскаялся, что поручил Игорю операцию. Конечно сыну до отца далеко, но ученику до учителя еще дальше.
Игорь действовал уверенно, и все же на вскрытие, ликвидацию гнойника и обеззараживание брюшной полости он затратил полтора часа. Если бы они были в операционной вдвоем, Друзь сказал бы своему другу: «Вот так и впредь доказывай отцу, что ты шит не лыком!»
Еще раз проверив себя, Игорь сказал:
— Кажется, можно зашивать...
Тогда впервые после начала операции Серафима Адриановна разжала губы:
— Минуту! — И, словно право распоряжаться перешло к ней, вдруг потребовала от молодых врачей:— Вы спуститесь в кабинет профессора, а вы поднимитесь в первую палату. Доложите Федору Ипполитовичу, что Хорунжую можно зашивать... Ну!
Это суровое «ну!» было вызвано тем, что оба молодых
врача удивленно смотрели на Друзя. А Друзь и Игорь — я операционную сестру.
И лишь после того, как Танцюра и Буда-Розальский вышли, Серафима Адриановна изволила пояснить:
— Федор Ипполитович прибыл в клинику через полчаса после того, как вы начали операцию. Я исполняю его приказ.
Ждать пришлось недолго: через полминуты Федор Ипполктович переступил порог операционной. Лицо у него было непроницаемое.
Вместе с ним возвратился и Танцюра — такой же замкнутый. Буда-Розальский появился немного позже и снова прижал свои пальцы к пульсу Хорунжей.
Федор Ипполитович молча надел очки, спрятал лицо под маской, немедленно поданной ему Серафимой Адриановной. Не сыну, а Друзю велел доложить о каждом движении скальпеля, показать все надрезы и швы на брюшине, места, где воспаление могло бы дать рецидив. Ни одна мелочь не ускользнула от его придирчивого взгляда. Да и.не бывает мелочей в таких случаях.
После осмотра, сняв очки, долго всматривался то в сына, то в ученика.
Наконец обратился к Игорю:
— Значит, ты?
— Я,— подтвердил тот.
Друзь готов был дать присягу, что после этого крат- кого ответа в глазах Федора Ипполитовича промелькнуло нечто похожее на удовольствие. Но произнес он сухо:
— Как будто чисто сделано.
И тут на Игоря посыпались один за другим вопросы. Короткие, точные, требовательные. Это были вопросы экзаменатора, который поставил себе целью во что бы то ни стало «срезать» экзаменующегося. Но Игорь отвечал так же точно и сжато...
Совсем недолго продолжался этот экзамен. И ни разу Игорь не запнулся, ни одного ответа не начал тем «э-э», каким экзаменующийся начинает «плаванье». Его ответы дали полную картину того, что показала операция, что сделано и почему именно так сделано, что предпринято для предупреждения осложнений и рецидивов, каков прогноз на послеоперационный период.
— Значит, выздоровеет?
— Больной двадцать пять лет. Организм в расцветём
— Ну, а если..,
Игорь перебил отца не совсем уместным замечанием*
— Надо было с самого начала оставить ее за Сергеем. Впрочем, это и сейчас не поздно.
Федор Ипполитович не спеша снял маску. Вид у него был как будто не грозный. Друзю показалось даже, что стоит перед ним бесконечно уставший человек.
Помолчав, профессор вдруг спросил у сына:
— А если поручить ее тебе?
Лишь одно мгновенье Игорь помедлил с ответом;
— Если не станет возражать мой патрон...
— Хорошо. Заканчивайте,— перебил его Федор Ипполитович.
И пока зашивали Хорунжую, он неподвижно стоял в двух шагах от стола и следил за пальцами сына и ученика. Но совсем не в соответствии с движениями этих пальцев шевелились у старика брови, то прищуривались, то широко раскрывались глаза.
Когда операционное место скрылось под марлей, Федор Ипполитович как бы подвел черту под своими наблюдениями:
— Уж не собираешься ли ты, Сергей, совершенствоваться на ликвидации чужих грехов? Тогда с какой стати ты поручил ни на чем не проверенному стажеру то, за что взялся сам?
Во время операции и экзамена Друзь чувствовал себя более чем уверенно. А тут вдруг растерялся, как школьник перед всегда сердитым и не всегда' справедливым учителем. Долго искал он нужные слова.
— Практический опыт у Игоря шире и разнообразнее. А пришел он сюда в последнюю минуту — некогда было согласовывать...
Федор Ипполитович помолчал, задумчиво глядя на неподвижную Марину Эрастовну и склонившегося над ней сына. Затем спросил Друзя:
— Что ты скажешь, если я с тобой переиграю?
— Возьмете у меня Игоря? — испугался тот.
— Поручу ему Хорунжую,— взвешивая каждое слово, ответил Федор Ипполитович.— Ты сам виноват. Если бы оперировал ее ты, я согласился бы с Игорем, оставил бы Хорунжую за тобой.
ч Минуту в операционной стояла тишина.
— А если Фармагей не виноват? — озадаченно про
молвил наконец Друзь...— Может быть, ему что-то помешало...
— Это мы узнаем завтра на пятиминутке,— резко перебил Федор Ипполитович.
— А Черемашко? — шепотом спросил Игорь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79