О ее финале догадаться нетрудно.
Федор Ипполитович ухмыльнулся.
— Не собираешься ли ты вместе с молодыми актерами переманить и меня?
Юлиан молниеносно опрокинул вторую рюмку.
— Ну и крепкий же, чертяка... — Облизал губы и наполнил опустевший сосуд. Затем доверительно наклонился через стол: — А ты догадливый... Почему бы тебе не переехать в Киев?
Видно, хмель уже ударил ему в голову.
Федор Ипполитович нехотя спросил:
— За каким журавлем в небе?
— Ты думаешь, что крепко держишь в руке синичку?— Юлиан понимающе подмигнул.— И не заметишь, как выпорхнет.
Пригубил из своей рюмки и Федор Ипполитович.
— Не так это просто. Может быть, и не совсем приручил ее. Зато все мое существо приросло к ней — не оторвешь.
Юлиан захохотал.
— Ну и насмешил... Откуда у тебя эта склонность к чистой поэзии?.. В то, что хирургия стала твоей единственной любовью, я еще верю. Но чтобы добиться чего- либо в науке или искусстве, самой пылкой любви к ним мало. Нужен и деловой талант. Природа, кажется, не обошла нас и этим. Так какого же дьявола ты на мое деловое предложение отвечаешь поэтически-туманно?
— А предложения я еще не слышал.
Что Федору Ипполитовичу слова Юлиана были безразличны,—в этом он присяги не дал бы. Но если и зашевелилось у него любопытство, то примерно такое же, как и к вопросу о жизни на Марсе. Его поразил: неужели из художника он превратился во что-то вроде директора промтоварного магазина?
Юлиан снова поднял рюмку, протянул ее Федору Ипполитовичу.
— Ну-ка, прочисти себе мозги... И отнесись к моему предложению не как стихоплет, а по-деловому.
Выпив (Федор Ипполитович только пригубил) и снова наполнив рюмку, Юлиан приступил к «делу»:
— Так слушай же. Недавно мне пришлось быть среди весьма ответственных товарищей. Кто-то из них, к слову пришлось, сказал, что на вакансию научного руководителя одного из киевских институтов, похожих на твой, не могут подыскать достойного кандидата. Ну, я и напомнил о тебе. Не буду пересказывать, что было дальше. Скажу только — меня попросили негласно спросить тебя кое о чем. Вот я и спрашиваю. Если ты не ответишь мне отказом, то тебя вызовут в министерство для окончательных переговоров... Ну, не друг я тебе?
Рука Федора Ипполитовича потянулась к рюмке. Но вместо того, чтобы поднести ко рту, он отодвинул ее подальше.
Подобные речи приятно щекочут самолюбие. Приятно узнать, что в столице о тебе думают иначе, чем, скажем, в Свердловске или в Советской Гавани. Но если тебе уже за шестьдесят, прежде всего спросишь себя: а не похоже ли твое самолюбие на пересохшее жнивье? Уронишь на него погасшую спичку, а оно незаметно станет тлеть. И заметишь ты это, лишь когда расползется черное пятно, окруженное нетерпеливыми язычками огня. Набегаешься вволю, затаптывая огонь. Твое счастье, если хватит у тебя проворства...
Юлиан не торопил с ответом. Откинулся на спинку дивана и закрыл глаза: думай, мол, я твой ответ еще в Киеве знал.
Федор Ипполитович начал издалека:
— Сначала скажи мне, Юль, чего ты добился в столице?
Юлиан презрительно скривился.
— Никак не можешь забыть эту клеветническую статью?
— Не то,— не совсем искренне ответил Федор Ипполитович.— Просто хочу выяснить, чем смогу порадовать столицу и чем столица порадует меня.
Юлиан скрестил руки на груди.
— Думаешь, что новый театр — это куча навоза? Думаешь, изо дня в день доказывать, что нашей столице нужен не только театр, где хранятся традиции прошлого, но и сцена, с которой во весь голос кричат о современности,— плевое дело? Кроме того, и себя надо показать: пусть и публика, и руководящие товарищи видят, что только я — тот, кто достоин руководить таким театром... Тебе будет легче. Ты в мгновение ока станешь первым хирургом республики.
— Но ведь и ты, Юль, приехал не на пустое место. Почему же ты ничего не добился?
— Ты хирургию с театром не равняй. В театре всякая бездарность считает себя творческой личностью. Поставить любого из них на надлежащее место — дело канительное и неблагодарное. Только непримиримых врагов наживешь. А в науке теперь твердый порядок: ты — на вершине, а внизу те — кто без твоего «да» дохнуть не смеют...
— По-твоему, так и должно быть?
— Меня это не касается... А ты до конца дней своих будешь командовать и наблюдать, исправно ли подчиненные осуществляют твои замыслы. Райская жизнь...
Неделю тому назад Федор Ипполитович, возможно, пропустил бы сказанное Юлианом мимо ушей. А сейчас низко склонилась профессорская голова.
— А я... Что я мог сделать?.. — не умолкал Юлиан.— Бездарности каменными глыбами повисли на моей шее, дышать, мне не дают. Легче пробить лбом железобетонную стену, чем перевоспитать тех, кому каждое новое слово в искусстве кажется покушением на их славу.
Федор Ипполитович еще дальше отодвинул рюмку.
— Как-то не все у тебя, друг мой, вяжется. Актеры в здешнем театре, насколько я помню, охотно шли за тобой, пока ты... гм... не перерос твой коллектив. А ведь за эти годы ты со своими ведомыми добился бы значительно большего, чем то, о чем до сих пор лишь мечтаешь.
— Достиг бы, конечно! — гордо заявил Юлиан и сразу же опустил глаза.— А впрочем, черт его знает.
Федор Ипполитович сочувственно спросил:
— Зачем ты бежал отсюда?
Что-то очень знакомое промелькнуло в глазах Юлиана. Неужели и он причастен к сонму авгуров?
— Не старайся казаться глупее, чем ты есть, Феденька. Ты не хуже меня разбираешься во всем и понимаешь— если бы я не убежал отсюда, то, даже осуществив все свои мечты, я в конце концов превратился бы в такого же, как ты, комика-меланхолика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79