— Ты каждый день будешь являться домой так поздно?
Дочь смутилась, словно не было ей и шестнадцати, а пришла домой после полуночи впервые.
— Я больше не буду, папа. Разве только в дни дежурств по номеру...
Федор Ипполитович пожал плечами: слишком хорошо знал он, чем может стать через минуту Татьянина кротость.
Стоя у двери, дочь смотрела не на отца, а как бы сквозь него, на что-то видимое только ей. Обеими руками приглаживала свои непокорные волосы, хоть они и не были в беспорядке. Темно-зеленый полумрак скрывал ее, но Федор Ипполитович заметил, как вздрагивают ее пальцы, а губы то едва заметно улыбаются, то сердито вдруг сожмутся.
Татьяна взволнованна? Не часто такое можно увидеть...
Но расспрашивать... «Со мной ничего» — иного от нее не дождешься. После того как она вышла замуж за Шляхового и ушла из дома, ни жалоб, ни просьб отец от нее не слышал...
— Можешь ложиться,— разрешил Федор Ипполитович.— А я немного еще посижу. Не обращай на меня внимания.
Не сразу, видно, дошли эти слова до Татьяны. Не сразу ее улыбка стала ясной.
— Как хорошо, что ты не спишь! Может быть, и мне уделишь минутку?
Не ожидая ответа, поставила второе кресло рядом с отцовым, спинкой к столу, решительно отодвинула стопку, увенчанную панегириком Фармагея, села, закинув ногу за ногу. Как и для всех женщин на свете, понятие «минутка» означало для Татьяны и секунду, и целый час.
Отец предупредил:
— Если ты о своем брате...
Дочь перебила:
— Нет. Только о себе.
Поверить такому трудно...
— Ты? О себе?
Дочь решительно кивнула.
Отец пожал плечами, но сел удобнее.
Что его дочь может обходиться без чьих бы то ни было советов, это Федору Ипполитовичу стало ясно вскоре после ее замужества. А когда она начала работать в газете, он пришел еще к одному не совсем приятному заключению: отцовские обязанности по отношению к дочери можно предать забвению. О нет, Татьяна отца и мать не забывала, заходила к ним часто, охотно рассказывала о своей работе, о том, как живет. Но не больше того, чем делилась и с не очень близкими знакомыми.
Так продолжалось до позапрошлой осени до непонятного разрыва с мужем. А прошлой зимой вообразила себя проповедницей: начала, видите ли, пробовать на отце свои агитационно-пропагандистские и* прочие журналистские способности, причем даже приблизительно не представляла, что именно ей нужно и какой от этого будет толк. Видимо, нечем стало заполнять пустоту, при* шедшую к ней с одиночеством.
Вот и о себе захотелось ей поболтать именно в тот безалаберный день, когда Федору Ипполитовичу кажется, что нарушен привычный ритм его существования, что все пошло вкривь и вкось... Ну, если без этого не обойтись, пусть уж прибавляет к куче отцовских неприятностей свои.
Отец подпер голову ладонью: я весь, мол, внимание.
Татьяна, кажется, поверила в его искренность. Перестала покачиваться ее закинутая нога, вдруг застенчиво опустились ресницы.
Неужели появился наконец возле нее тот, кто может занять место Шляхового?
Начала она тихо:
— Скажи, папа, ты в самом деле злишься на Сергея?
И это называется «о себе»?..
Федор Ипполитович отодвинул лампу и неизвестно зачем заглянул под разостланную газету.
Впрочем, именно этого и следовало ожидать. Именно очередной проповедью дочери должен закончиться этот нелепый день.
— Послушай, Татьяна... Что тебе до моего института? Что тебе Сергей:*.. Ложись спать... Уже час ночи, а мне необходимо ответить на письма.
Дочь положила руку на руку отца. Каким доверчивым и ласковым казался этот жест...
— Я хочу знать, как ты относишься к тому, кого я люблю.
Если бы кресло внезапно подбросило Федора Ипполитовича к потолку, он не был бы потрясен сильнее. У него появилось такое ощущение, словно он повис между небом и землей, а понесет ли его за облака, или грохнется он с черт знает какой высоты — неизвестно.
— Что-что?
Только на это его и хватило.
— Я люблю Сергея,— сказала Татьяна так, будто это ни для кого уже не новость.
И столько появилось в ее глазах стыдливой радости, что отец понял: это не выдумка и не глупая шутка. И не похожа его дочь на ту девчонку, которая когда-то небрежно кивнула на Шляхового и равнодушно произнесла: «Чуть не забыла. Я сегодня зашла с ним в загс». Шел ей тогда двадцать второй, и в такой залихватской манере захотелось только что испеченной даме продемонстрировать перед родными свою самостоятельность.
Дело, конечно, давнее. Да и привык тогда Федор Ипполитович постоянно видеть Шляхового рядом с дочерью, считал его достойным зятем.
Но чтобы умная, требовательная к тем, кто ее окружает, талантливая дочь выдающегося хирурга ни с того ни с сего втюрилась в Друзя, в человека, который воистину ни богу свечка, ни черту кочерга, ну, знаете ли...
Сбитый с толку отец попытался отмахнуться.
— Если ты снова начала сочинять сказки...
— Это не сказки, папа,— остановила его дочь.— Я давно люблю Сергея. Даже не помню, когда это началось. Но поняла это, к сожалению, лишь после того, как- прожила с Шляховым шесть лет.
— ...то оставь, пожалуйста, меня в покое,— не слушая ее, закончил отец.
В глазах Татьяны промелькнуло выражение непреклонности, так часто появлявшееся в глазах ее матери в те времена, когда юная сестра милосердия ходила в красноармейской гимнастерке. Однако рука дочери нежно пожала руку отца.
Федор Ипполитович невольно стал ласковее:
— Но ведь это чушь, Таня...
Еще раз рука дочери пожала его руку.
— Чушь? Любовь — чушь, папа? Ты забыл, наверно, как сам добивался маминой любви? Чего только ты тогда не вытерпел!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79