— Начнем? — говорит.—Хочешь, буду рядом?
— Нет,— отказался Жексен.
Находясь в лаве, Жексен никогда не ловит себя на мысли, что работает. Движения его заучены до автоматизма, ноги и руки двигаются как бы сами собой, да и понятие усталость ему не знакомо. Когда подходит время, он ощущает голод, а не усталость, да, голод донимает его. Если б не он... Но с тех пор как заговорили о том, что Жексен должен установить рекорд, он начал уставать. Почему устает— пока и сам не понимает.
Сегодня в первой половине дня ему не удалось достичь результата. Его стреляющая воздухом и разрушающая пласты пушка все время давилась, кашляла; железные руки, загребающие руду, бесцельно размахивали и никак не могли подхватить ее, «опозорилась» вибрационная машина, и решето сбивалось со «своей иноходи». Во время обеденного перерыва встретил в столовой Изотова. Брови его были насуплены.
— Судя по всему, и сегодня, кажется, ничего не получится,— сказал он.— Полдня прошло, а половину выработки ты не дал. Если же учесть, что после обеда работоспособность падает и человек устает, то...
Жексен спасся молчанием, он боялся, что под горячую руку может грубым словом обидеть уважаемого мастера. И без того в нем закипало против всего раздражение, он не знал, к чему придраться, во всем обвинял ночное поведение отца. «Тоже мне сочинитель поговорок выискался, да и ценителя под стать себе отыскал! Ну, не я буду, если после смены не пойду в завком и не попрошу квартиру...»
При выходе из зала столовой, в коридоре, пять-шесть парней смотрели телевизор и ржали от удовольствия. Он тоже глянул краем глаза: встрепанный седогривый волк все никак не мог догнать крохотного зайчонка. Напрасно тратит волк силы: заяц ловок и пронырлив, а волк, вместо того чтобы подумать, прет напролом. Почему-то мысленно он сравнил себя с этим волком и пожалел его. Отчего так бесхитростен волк? Не тратил бы зря силы, притаился в укромном месте и —раз! «Если торопиться не будешь, зайца можно догнать и на телеге...» — раздраженно думал он и вдруг вот здесь, у этого телевизора, нашел решение задачи, с которой не мог справиться столько времени. Внезапно пришедшая на ум мысль так поразила его, что он, чуть не вскрикнув, помчался к выходу. Раньше он, привыкнув к автоматизму своих движений, все поручал делать рукам и ногам, а мысленно был далеко от происходящего. Теперь же, когда появилось слово «рекорд», он стал невольно контролировать движения, торопился, терялся, расстраивался. Как этот седогривый волк, он метался между тремя пультами, бесцельно, бесполезно, тщетно. Только беготня... А спешить не нужно, не спеша зайца можно догнать даже на телеге! Вот простая мудрость! Подойдя к очередному пульту, нужно приостановиться, чуть передохнуть, собраться с мыслями и только потом, не торопясь, нажать кнопку...
После обеда дело стало спориться, он это сразу почувствовал. «Наверное, Омар-ага сидит у телевизора и наблюдает за мной»,— пришла в голову успокаивающая, приятная мысль. За десять минут до конца смены Оразхан и Иван Иванович, перебивая друг друга, закричали в микрофон и поздравили его в один голос:
— Молодец, Жексен! Рекорд твой!
— У тебя есть еще десять минут! Можешь перевалить через рубеж! —кричали они.
Он почувствовал сильное облегчение, показалось, что
со спины свалился тяжелый груз, который его сковывал, прошла головная боль. Он и сам не заметил, как улыбнулся.
— Да ты уже смеешься! — смеялся сам Оразхан.— Давай выходи! Быстро помойся — ив контору!
Оразхан, несмотря на свою округлость, довольно верткий. У ворот шахты он успел собрать человек сто, примчались даже корреспонденты из газет и телевизионщики: их он, наверно, предупредил заранее. Оразхан произнес поздравительную речь, а говоривший вслед за ним Иван Иванович даже прослезился.
Ну давай теперь ты,— сказал Оразхан Жексену.
Жексен не знал, что говорить. Подумал, вспомнил: —- Этот рекорд я посвящаю предстоящему Двадцать пятому съезду партии!
— Правильно! Молодец! — Иван Иванович полез целоваться.
— Ты, оказывается, мастак говорить, давай еще! — крикнул Оразхан.
— Ну если еще...— начал он и помолчал.— Этот рекорд в будущем станет моей ежедневной нормой, я разгадал один секрет...
— Слушай, ты, кажется, переборщил,— зашептал стоявший рядом Иван Иванович,— пожалуй, для нормы это будет многовато!
Жексен даже чуть-чуть рассердился, передернул плечами и пробурчал:
— А что, рекорды ставятся только для того, чтобы удивлять людей?
— Ну хорошо, хорошо! Поговорим после...
Был приготовлен небольшой банкет, человек на двадцать. Посидели не более получаса. Опять говорили. От имени городского комитета партии, от имени его секретаря.
— Он только что по телефону передал привет. Я от имени этого уважаемого человека жму твою руку, дорогой Жексен! — горячился Оразхан.
«Почему не поздравляет Омар-ага? Наверно, его нет в городе».
Жексен обычно остерегался водки, пил осторожно, неохотно, но сегодня все кругом кричали, чтобы он выпил за рекорд, и настояли на своем. Жексен выпил, настроение поднялось, и он ответил кричавшему Ивану Ивановичу: «С тебя причитается! Обмыть нужно!» — «Обмоем!»
в Хоть под влиянием хмельного он и бросил это обещание, но тут же стал кусать себе пальцы. Расходы — еще куда ни шло, но где устраивать? Отцовский дом не подходит, полон детей, да и чистота там не такая, чтобы ее показывать людям. Приглашать в ресторан — стыдно, как будто он какой-то бесхозный, будто своего угла нет...
Прикидывая так и эдак, придумал. Дом зятя Досыма. Неужели Улмекен не согласится? Ведь, черт возьми, установлен всесоюзный рекорд!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164