А около Нэли Самсоновны останется кто-нибудь из девочек.
— Мне все равно! — хмыкнул Дулат и вместе со своим классом отправился в поле.
Как уже говорилось, Матеков ничего не ответил Тю-тю-тю, но задумался крепко; если сын вырос похожим на отца, то от него всего можно ожидать, гляди-ка, молоко на губах не обсохло, а уж что вытворяет! А Нэля? Ей- то с чего бы? Но, известное дело, сама природа женщин не вызывает доверия. Матеков вспомнил Катиру. Когда они поженились, она была вот такая же, похожая на Нэлю, симпатичная девушка, с глазами покорными, как у телки, стеснительная, скромная; она не понимала тогда, что такое лживость, скрытность, обман. Вообще она мало что знала о жизни, и многому научил ее сам Матеков.
— Разве? — часто спрашивала она, краснея от смущения, и повиновалась мужу.
Мог ли Матеков предположить тогда, что сам выпустит джинна из бутылки, что скромница перестанет быть покорной и в один прекрасный день заявит: «Матеков, ты не мужчина!» Да, женщины по самой своей природе испорченные существа.
На равнине между холмами — шестьдесят гектаров картофеля, надо окучить его в течение двух недель. Сейчас ребята с тяпками в руках движутся по нолю, каждый по своему рядку, оставляя за собой окученные кусты. Дулат и Подкова, самые рослые из всех, обогнали остальных и ушли далеко вперед.
«Эх, халтурщики,—думал Матеков, наблюдая за ними,— вечно делают полдела; интересно, что вы там наработали, не иначе как машете тяпками, еле земли касаетесь, сплошное очковтирательство. Идут впереди всех; подумаешь, ударники. Я-то не видел ни одного по-настоящему преданного делу человека, все хитрецы, все вредители!»
Матеков решил проверить работу Дулата и Подковы, разоблачить их, обвинить в недобросовестности и при всех бросить им это в лицо. А потом, по приезде в город, еще разок устроить разговор, но уже серьезный, о сыне, растущем под влиянием развратного родителя.
Матеков шел по борозде, на которой работали Дулат и Подкова, и тщательно проверял кустик за кустиком,— все было сделано честно. Неужели работают на совесть?— тревожно подумал Матеков. Да нет, не может быть, сейчас найдем погрешность; ну вот, пожалуйста, вот Подкова обрубил корешок, еще один. О, а вот и Дулат обрубил корешок! Все, довольно. Ну и вредители, колхозники работают, не щадя себя, не покладая рук, а они... Разве у таких заболит душа о государственном деле?..
— Ниеталиев! Степанов! — пронзительно закричал Матеков.— Ребята! Сюда! Идите сюда! Скорее!
Пока все семьдесят человек не собрались вокруг него, Матеков не говорил ни слова, стоял, сохраняя весомое, многозначительное молчание. В руках он держал два куста молодой картошки с едва распустившимися цветами.
— Ниеталиев! Степанов! Выйдите-ка на середину! — приказал он.
Дулат и Подкова повиновались.
— Что это? — спросил Матеков тихим, срывающимся от ненависти голосом, приблизив кусты к глазам Дулата.
— Картошка! — уверенно ответил Дулат.
— Нет, что это, я тебя спрашиваю? — Матеков сорвался на визг и почти ткнул кустом в лицо мальчику.
Дулат окаменел: его посмели оскорбить при всем классе, посмели сунуть ему в лицо этот грязный куст! Он даже сам не заметил, как изо всех сил ударил по наглой руке, изо всех сил оттолкнул ее от себя. Матеков стоял побагровев, не зная, что делать дальше; он почувствовал, что дети сейчас засмеются.
— Вот как, ты поднимаешь руку на своего учителя!
— Вы же сами...— огрызнулся Дулат, теперь он решил не отступать, стоять до конца.
— Ах, гаденыш, видно, это твой отец учит тебя поступать так! Яблоко от яблони...
Дулата затрясло от негодования; Матеков заметил это и, поняв, что победил, что нашел уязвимую точку гордого мальчика, удовлетворенно подумал: ну, миленький, так тебе и надо!
— Что вам сделал мой отец? — спросил Дулат.— Вы уже во второй раз упоминаете его имя. Вы на это не имеете права...
— Не имею права? Почему? Ведь от отца зависит, какой у него растет сын!
— Вы хотите сказать, что мой отец — плохой человек?
— А если даже и так?
Матеков сам испугался, он ведь хотел как лучше, хотел припугнуть ребят для примера остальным, но дело приняло другой оборот, отступать было некуда — это почувствовали и сам Матеков, и Дулат.
— Вам придется ответить за свои слова! — дрожа, сказал мальчик.
Несмотря на страх перед возможными последствиями, Матеков словно катился с горы; эх, была не была! Он уже не контролировал свои чувства и, вместо того чтобы притушить злобу, дал ей разгореться еще сильнее; ему радостно было видеть, как негодует загнанный в угол мальчик, радостно сознавать, что наконец-то нащупал больное место, и Матеков бил по нему до конца, бил беспощадно; Матеков не сомневался в победе в этом поединке, слишком большой перевес на его стороне: и то, что он учитель, и то, что сильнее физически, а главное, за ним стояли прожитые годы, полные цинизма и подлого обмана, он гордился ими и называл их жизненным опытом; но, несмотря на то что был сильнее, Матеков говорил теперь с Дулатом не как сильный со слабым, а как смертельный враг со смертельным врагом.
— Ну, опрокинь, опрокинь на меня небо!..— смеялся Матеков.
— И опрокину...
— Убирайся отсюда, нужен ты тут!
— Уйду, испугаюсь, что ли!
— Давай, давай!
Дулат повернулся и пошел прочь. Дети, стоявшие неподвижно, зашевелились.
— Тьфу! — плюнул себе под ноги Подкова и пошел следом за другом.
— Степанов, вернись сейчас же!
— Я тоже уйду!
— Тебя я никуда не отпускаю!
— Попробуй не отпусти?
— Не отпущу! — взвизгнул Матеков, побежал за Подковой, обогнал его, загородил ему дорогу, расставив руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164