Те, двое, были уже около ворот, начались объятия, приветствия, радостные возгласы.
— Не ожидал? — смеется тот, что помоложе, показывая белые зубы.
Настоящий человек с неба, решил Аспанбай, я же всем говорю, что наш дядя Али необычный, и друзья у него необычные.
— Откуда вы взялись? Прямо как из-под земли! Или с неба свалились?
— С неба свалились!
— Вот чудеса,— удивлялся Али,— и пешком гости ходят, и на телеге приезжают, даже кое-кто на «Волге» может прикатить, но на вертолете сюда гость никогда не залетал! Чудеса, да и только! Прямо как в анекдоте...
— Мы приехали за вами, одевайтесь! /
— Это никуда не убежит. Раз вы оказались у порога дома моей матери, то должны перешагнуть его!
Соседи, перепуганные, уже повыскакивали из своих домов; раскрыв от растерянности рот, во все глаза глядела со своего крыльца старуха Улмес, мать Али.
— Вот это моя мама, вы должны вкусить пищу с ее дастархана.
— Неудобно как-то получилось, весь аул всполошили,—сказал Омар,— мы решили проведать животноводов и вас хотим взять с собой.
— Молодцы, что приехали! А ты, Мамыржан, чего молчишь как в рот воды набрал?
— Ты же знаешь, стоит мне рот открыть, так тут же что-нибудь не то ляпну!
— Не изменился, Мамыржан, все такой же! Аспанбай!
— Да, дядя.
— В магазин, галопом!
С тех пор как Кокиша уволили с работы, он никуда не выходит из дома; закроет ставни и лежит так целый день в темноте, а когда сядет солнце, устраивается во дворе на лавке; после омовения и молитвы, охая и ахая, громоздится рядом с сыном и старик Уренгей, они вдвоем застывают на месте. У Кокиша на ногах чесотка, только зуд заставит его шевельнуться; иногда он пяткой одной ноги начинает тереть другую; часто растирает до крови; и пока не зачешется снова, сидит неподвижно, как камень.
Руководители совхоза на его место временно поставили Гали, а ему предложили занять бывшую должность Гали — кладовщика, мол, поработай, пока не снимем выговор, но Кокиш оскорбился: нашли дурака работать под началом Гали! Пока живы потомки Байырлы, никогда не допущу такого позора, подожду, байырлы работают и в районе, и в области, посмотрим, кто кого!
Когда-то Гали был председателем колхоза в соседнем районе, но там кое-кого привлекли к суду, связь Гали с этими людьми была выявлена, и он чуть-чуть не оказался на скамье подсудимых; Гали вернулся в родной аул благодаря богу-спасителю. Надо раскрыть черепа и проверить мозги начальства, думал Кокиш, которое такому человеку, как Гали, поручает ответственный пост. Есть, есть основания для хорошего заявления, есть и факты, их много, теперь необходима рука, способная разворошить огонь, но попробуй найди ее, мало осталось дураков, которые возьмутся за это. Кокиш перебрал в уме всех байырлы, ища, кто бы мог «легко поднять коня», он о каждом вспоминал подробности, однако мысли разбегались, никого не мог отыскать в памяти для борьбы с Гали. Тут Кокиш вспомнил про Аспанбая: может, он? Вроде все данные подходят, но есть свое «но» — Аспанбай близок с печником Иваном. Иван запретит, Аспанбай писать не будет. А Иван — русский, они — народ прямой, наверное и Аспанбая научил рубить сплеча.
— Отец,— спросил Кокиш у Уренгея,— а где сейчас этот Аспанбай? Что-то его давно не видно.
— Да здесь где-то, говорят, помогает строить дом этому Али, есентаевскому бродяге,— ответил старик.
— О-о! Отца его... Что же он вытворяет, зачем пятнает честь нашего рода? Если даже байырлы станут подыхать с голоду, они не должны идти на поклон к есентаям. Найду его и приволоку как паршивую собаку!
Так сидят и разговаривают отец и сын, не глядя друг на друга, не шевелясь, движутся только губы: отец и сын сидят как истуканы, смотрят перед собой в одну точку, черные как угли, словно две статуи, вырубленные из плоского черного камня.
— Кого это вы собираетесь сюда приволочь? — слышат они голос и оборачиваются. Оказалось — Конкабай, сын младшего брата Уренгея, что живет по соседству.
— Да Аспанбая...
— А что он натворил?
— Пошел на поводу у Ивана-печника и строит дом есентаевскому отпрыску.
— Вот собака! Чем строить дом есентаям, лучше подохнуть у порога своих родичей. Ах негодяй!
— Мы тоже так думаем... Кто это?
Возле ворот остановилась коричневая «Волга» старой марки, из нее стали выходить какие-то люди.
— Да это же хитрый старик Муса из Ортаса наконец собрался на поминки своей тещи!
Приблизившись к дому, токал Торшолак начала реветь в голос; хлопотавшая возле очага сноха без всякой подготовки тоже ответила визгливым плачем; старик Уренгей сделал вид, что всхлипывает, и, вытерев рукавом несуществующие слезы, повернулся спиной. Улмекен стояла молча.
Не ходить бы в магазин, сердце чувствует недоброе, ноги не идут вперед, тянут назад, но словно кто-то подталкивает в затылок, заставляет двигаться. Неудобно перед дядей Али: если бы не он, то бросил бы Аспанбай свою черную сумку и помчался к дому Ивана. Стыдно за дядю Али, если я его подведу, придется ему смотреть в землю перед гостями с неба. Страшно, неуютно Аспанбаю, точно ожидает его в магазине какая-то неприятность. Он остановился у дверей лавки, постоял немного, потом, решившись, толкнул дверь и вошел. Сердце защемило, когда он увидел своего троюродного дядю Конкабая, который покупал водку. Аспанбай хотел было повернуться и удрать, но Конкабай уже заметил его:
— Эй, поди-ка сюда!
Аспанбай молча приблизился.
— Что покупаешь?
— Водку...
— В чей дом?
— Дяди Али...
— Али тебе не дядя, я тебе дядя! Покупай свою водку, и пойдем к нам, надо поговорить. К Али потом зайдешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164