оказалось, вчера убыток составил всего пятьдесят рублей. Если дальше пойдет так, то можно кутить целых два месяца.
Номер, в котором они поселились, ему тоже понравился.
— Это же рай! — воскликнул он.— Давай поселимся на неделю и кутнем по-настоящему.
Пошли в ресторан и поели горячего. «Стыдно перед официанткой, если не закажем выпивки»,— и выпили «только по сто». Сегодня у Каракутана взыграло чувство землячества.
. — Алеке, Мирас наш еще живой?
— Жив.
— Где он?
— Дома.
— Служит где?
— Дома.
— Нет, я серьезно спрашиваю, чем он занимается?
— В основном увлекается женитьбой и разводами..,
—- Ну да! В нашем ауле осталась в свое время его жена с двумя детьми. Она, бедняжка, вышла замуж за пожилого человека и народила еще кучу детей. А если Мирас не служит, на что он живет?
— Живет получше нашего! Ездит на собственной «Волге». Имеет трехкомнатную квартиру. И жену —девятнадцатилетнюю.
— Надо бы посмотреть! Поедем к нему!
Каракутан не, устает повторять сказанное тысячу раз. Он как сел на свое «поедем», так продолжает скакать. Помолчит немного, кажется, уже забыл, а потом опять за старое:
— Поедем, а?
Али начал злиться. Утром он, пожалев Каракутана, не рассказал всех его проделок, но сейчас вынужден был мягко напомнить о них:
— Вчера ты сто пятьдесят раз приставал к официантке и успокоился только тогда, когда получил от ее дружка на орехи. Сегодня, по-моему, ты хочешь того же.
Когда они вернулись в номер, Каракутан завел старую песню:
— Поедем, а?
Али злился, кричал, плевался, называл его слепой курицей, обзывал хамом, удивлялся: как с тобой, с таким идиотом, живет жена, но после тридцатого «поедем, а?» сдался. Дал ему номер телефона Мираса, а сам ушел в спальню и завалился в постель.
И опять началось: «Аллё, это я!» На другом конце три- четыре раза бросали трубку. В конце концов сдался и Ми- рас.
— Сейчас он приедет сюда! — сообщил Каракутан, довольный. Я же говорил, мало из нашего аула людей, которые бы не уважали Сомжурека! Отца их!..
Он начал теребить Али, щекотать и наконец сдернул с него одеяло.
— Вставай, хороший мой! — повторил он раз сто и, подняв, заставил позвонить в ресторан, принести обильный завтрак.
Али сказал: «Не пьет Мирас!» — «Как — не пьет? Это при встрече-то со мной не пьет? Выпьет! Заставим!»
После обеда приехал Мирас и сразу же дал понять, что недоволен.
— Фу, черт! Это ты, собака? Слышу — Сомжурек. Сом- журек! Я подумал, кто-нибудь из уважаемых аулчан приехал, тебя, собаку, разве не Кар а кутаном зовут?
Каракутан, кажется, немного побаивался Мираса, он только смущенно похохатывал:
— Садись, батыр, садись. Мы не съедим тебя. Это ты в детстве колотил меня, надеюсь, сейчас не полезешь в драку. Успокойся!
Когда из спальни неожиданно появился Али, Мирас обрадовался:
— О-о, Али-ага, вот где я вас встретил!
Они обнялись, а затем, забыв о существовании Каракутана, заговорили на каком-то непонятном ему языке. Слова вроде казахские, но Каракутан ничего не понимает, будто они говорят загадками. Наконец стало немного яснее:
— Забавно, что мы встретились благодаря этому болтуну!
— Твой родич оказался настоящим хамом!— пожаловался Али.
Каракутан доволен, воротник у него, как жайляу — летнее пастбище, а борта пиджака — берега озера; улыбается во весь рот. «Почему это городские люди такие болтливые?» — похоже, мучительно ищет он ответ на этот вопрос, но мучается недолго, снова садится на своего конька:
— Покажи дом, а!
Все! Игла застряла на одной бороздке и с каждым кругом пластинки повторяет одно и то же. Повторяет без конца, и если за два часа, пока они сидели, игла выдавила «покажи, а?» раз пятьдесят, выдержать это никому не под силу; Мирас уже не смеется, он сердится, насмехается, передразнивает, бесится, ругается матерно, выталкивает взашей в лоджию и... наконец сдается. У Мираса есть свои правила, он никого не принимает — не хочет, да притом еще и опасается, что его образ жизни не поймут и станут судачить.
Впрочем, ему было чего опасаться. Мирас не увлекался домашним хозяйством, три комнаты его дома гулко пусты, в большой, все же рассчитанной для приема гостей, кроме узорчатой кошмы, на полу ничего нет, две стены из четырех забитых книгами, в комнате, именуемой кабинетом, одна стена тоже в книгах, посредине стол и кресло, а на столе, как бы улыбаясь беззубым ртом, красуется человеческий череп; в закутке, который называется спальней, на полу лежат по два —один на один — четыре матраца, тут же прислоненное к голой стене большое зеркало. Вот и все богатство. Жена его, на которой он женился в прошлом году, ему под стать, она тоже не придает значения вещам, живут они как наши дикие предки — днем пасутся на свободе, а встречаются только перед сном.
Увидев все это, Каракутан чуть не сошел с ума:
— Ой, что это с тобой?! — А ведь в ауле говорили, что, мол, живет в Алма-Ате, большой начальник, ездит на «Волге».— И это твоя жизнь?! Да пропади она пропадом! А это что за череп? Позор, грех-то какой! Большой грех! Нет, брат, спрячь подальше его для себя, а мне не показывай! Не дай бог, узнают о нем в ауле, это же несмываемое пятно на весь наш род, на великий род, умереть, после этого только умереть! Нет, так нельзя! Как только вернусь в аул, соберу родичей, сбросимся и купим тебе мебельный гарнитур. Позор, какой позор!
Мирас и Али переглядывались и улыбались.
И надо же! В это время, тряся короткой стрижкой, вбежала девятнадцатилетняя Айна...
— А вот и моя байбише! — сказал Мирас, общая и целуя в щеку жену. Увидев это непотребство, Каракутан на миг лишился дара речи, глаза его разбежались в разные сторны и, споткнувшись, выкатились из орбит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164