Так слова, вырвавшиеся у нее, опередили мысль, и она горячо заговорила:
— Что сегодня происходит? С ума вы посходили, что ли? Какое вам дело до моего мужа? Пока ясно одно: ученики были доверены Матекову, а он не уследил за ними, кто же виноват, кроме него? Как говорится, и перед богом, и перед людьми только один Матеков должен держать ответ.
Услышав эти резкие, словно удар хлыста, слова Сауле» Матеков покачнулся; хрипло и яростно прошипел:
— Интересно же у вас получается! Это я должен отвечать за смерть ученика?! Нет уж, пусть убийца отвечает!
Ответ Сауле прозвучал почти одновременно со словами Матекова:
— Вы, видимо, хотите сказать, что мой муж стрелял в мальчика?
— Да, хочу! — сам не свой, закричал Матеков и только потом, после того как произнес, понял, что сказал, а когда опомнился, то увидел прямо перед собой надвигающееся на него красное лицо Сауле.
— А за это... за эту клевету я вас привлеку к суду, призову к ответу! — сказала она и вышла, громко стуча каблуками.
Матеков испугался. Он беспомощно оглядел учителей и своими трясущимися сальными губами прошептал:
— Что же теперь будет, товарищи...
Сегодня у Кадиши случилась беда. Ее первый ребенок, единственная дочь Раушан, которую она считала послушной и мягкой, как шелковая пряжа, ее скромница Раушан не ночевала дома. Она ушла накануне в семь часов вечера на день рождения подруги и исчезла, не подав о себе никакой вести. Ночь Кадиша провела не смыкая глаз, не зная, куда звонить, где искать дочь. Как назло, она не
спросила у Раушан телефон подруги. Обращаться в милицию Кадиша боялась, боже упаси дать пищу злым языкам, но страх за дочь становился сильнее, возрастала уверенность, что Раушан попала в беду. Кадиша прислушивалась к каждому шороху, и если на улице, на асфальте раздавался стук острых каблучков, мать выбегала на балкон. Но тщетно: так до утра и не нашла покоя ее душа.
Хотя внешне Кадиша всегда была спокойной и приветливой, в глубине души она постоянно переживала, волновалась, словом, бурлила. Пропащая, худая жизнь, часто думала она, и умереть, наверное, спокойно не дадут! Она все время спорила с судьбой и как могла боролась с мелкими и крупными неприятностями.
Теперь Кадиша была безмерно возмущена поступком дочери; ей самой и во сне не могла бы присниться подобная выходка; она пыталась найти оправдание Раушан, но не могла, терялась; ей оставалось лишь возмущаться и ждать. Пусть придет, думала Кадиша, пусть только придет, уж я надену ей на голову собачью шкуру! Такая неожиданно нахлынувшая злость всегда бессильна, ею не упьешься, не насытишься, словно пьешь воду во сне и не можешь утолить жажду. Кадиша мучилась, не зная, что предпринять, она вымыла пол, вскипятила молоко, заварила чай, потом пошла в комнату мальчиков, разбудила Талгата, отругала его:
— Ты вот лежишь, а Раушан до сих пор нет дома! Ну-ка, живо одевайся и иди ее искать!
— Куда я пойду? — недовольно огрызнулся Талгат и подумал: все тут, все с ума посходили!
— Где хочешь, там и ищи! Если бы отец знал об этом позоре!
Кадиша опять принялась ругать дочь. Ну погоди у меня! Приди только домой, покажись только на глаза! Я буду не я, если не спущу с тебя шкуру. Девушка не является домой ночевать, ну и позор! Ну только покажись мне на глаза, только покажись!
Кадиша, расшвыряв все в шкафу, отыскала ремень Мамыржана и положила на тумбочку, чтобы был под рукой, когда придет негодная дочь.
В момент, когда Кадиша особенно разбушевалась* точно верблюд весной1, послышался звонок. Кадиша нетерпеливо побежала к двери, открыла, на пороге стояла Раушан; девочка не ожидала ничего плохого, стояла и улыбалась.
— Где ты была, свет мой! — заплакала Кадиша, обнимая ее.—Ты же меня перепугала совсем!
— Ой, мама, так было весело! Прости, я совсем забыла тебе позвонить!
— «Совсем забыла»!—сквозь слезы передразнила ее Кадиша и засмеялась, целуя ее.— Очень хорошо — забыть свою маму!
— Мама, я спать хочу, еле стою...
Кадиша, которая грозилась спустить с дочери шкуру, быстро постелила ей в спальне, помогла раздеться и уложила спать. Талгат, который начал было одеваться, борясь со сном, пробормотал:
— Ну вот, снюхались! —и снова повалился в постель.
Кадиша опять принялась за хозяйство. Золотая моя,
умница, думала она теперь о дочери. Я же всегда говорила, что она неспособна на плохое!.. Вдруг Кадиша испугалась: а не выпила ли она там вина или, не дай бог, водки?! На цыпочках подошла к кровати дочери, встала над ней, принюхалась к ее дыханию. Конечно, золотая моя, она далека от такого. Кадиша стояла довольная, улыбалась своим мыслям, потом, произнося ласковые слова в адрес своей умницы Раушан, вышла на балкон.
По самой середине аллеи, которая вела к их дому, двигалась небольшая группа людей; процессия показалась Кадише грозной и торжественной; тут был и Мамыржан, справа и слева его поддерживали под руки; Кадиша сразу поняла, что на этот раз к ней идет настоящая беда. Боже мой, подултала она, Мамыржан ведь жив, вот его ведут, Раушан вернулась, Талгат спит, здоров... Дулат!., Дулат мой...
— Дулат мой! Дулат! —закричала Кадиша.
Увидев ее, Мамыржан закрыл лицо руками и зарыдал.
Мать поняла, мать узнала... Пронзительно закричала голосом жеребенка и почувствовала, что проваливается в тёмную бездонную глубину.
Матеков теперь окончательно понял, какой он невезучий, несчастный человек, насколько жестоко обходится с ним жизнь, как больно кусает она его, словно дворняжка, выскочившая из подворотни. Бог создал его коротконогим,
некрасивым; не дал красоты, дай хоть талант — это было бы справедливо;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164