Голос парня невыносимо терзает барабанные перепонки. Невольно улавливая кое-что из рассказов бородача, Омар понял, что он — строитель высоковольтных линий. Нет уголка в Союзе, где бы он уже не побывал: и Львов, и Курилы, и Чарджоу, и Уренгой называет он. Он так рассказывает об этих местах, с таким смаком, что девушкам наверняка хочется вскочить и сломя голову бежать в эти города.
Омар подумал: не успел вывалиться из люльки, а уже объездил почти всю страну, счастливчик! Только еще со всем недавно он ненавидел бородача за болтливость, а теперь прямо-таки зауважал. Бог с ним, пусть рассказывает, ему самому доставляет удовольствие собственный рассказ!
Оттого, что вагон был жестким, его бросало, как хвост змеи, из стороны в сторону: один раз бросит направо, дважды — налево. Наконец, устав от голоса бородача, Омар повернулся к окну. Отроги Алтая отступают, но отстают не совсем, провожают до Тарбагатая. Тарбагатай тоже умеет принимать гостей, сопровождает неназойливо, а потом вручает Джунгарским горам; и Джунгар не спешит выпроводить их, ухаживает, ласково баюкает, провожает аж за пределы Алатау. «Теперь я сам никому в обиду гостей не дам, теперь они под моей защитой, а ты занимайся своими делами»,— как бы говорит Алатау Джун- гару и до самого Ташкента не спускает с гостей глаз, охраняет и опекает. «До чего же прекрасна ты, земля казахов, как смогли мои предки уберечь такой бескрайний простор!»
Омар задумался и вспомнил, что уже лет десять не ездил на поезде, он и не представлял, что такие допотопные вагоны до сих пор сохранились, и это удивляет и греет сердце. Надо же, так вот случайно вернуться в прежнюю жизнь, в детство! Хотя вагон кидает из стороны в сторону, родная степь укачивает, ласково баюкает его.
Впервые он поехал на поезде, когда ему было пять лет. Он тогда не испугался и не удивился. Он помнит, как в коридоре на стене открыл крышку железной пепельницы— и тотчас же тронулся поезд. Тогда он решил: открываю крышку — трогается поезд. На следующей станции повторилось то же. На третьей он сообщил о своем открытии маме. Мама улыбнулась и сказала: «Ну-ка открывай, проверим!» Он ответил: «Надо подождать». И когда, подождав немного, он открыл крышку — поезд вздрогнул, затрясся и двинулся вперед. «Видела?!» — вскрикнул он в восторге.
Теперь он недоумевает: неужели тот черноволосый мальчик в матросском костюмчике — это он, Омар, который сидит здесь? До чего же покрыта тайной, до чего же чудесна своими превращениями жизнь!
Оказывается они давно уже стояли. Омар открыл крышку пепельницы, и поезд, как бы испугавшись, вздрогнул и... двинулся! Омар засмеялся и опять уставился в окно.
Аккордеон продолжал мучить пассажиров. И ведь никто не скажет «прекратите»! Хотя бы где-нибудь висели предупреждения: «Не курить!», «Спиртное не распивать!», «Не шуметь!» — ничего этого нет и в помине., и потому кто осмелится утихомиривать нарушителей? Певцы драли горло—четверо парней и девушка. Белесые волосы девушки падают на плечи; так как она сидела спиной к Омару, лица ее он не видел.
Странный парень Костя, хоть и велик ростом, а, кажется, трусоват, к нему часто пристают хулиганы, наверно, потому, что пугливых по натуре людей они замечают сразу.
Костя вышел в тамбур, и, когда возвращался, беловолосая девушка, кажется, что-то ему сказала. Костя ответил, и тут все четверо парней вскочили на ноги. Послышалось несколько громких, довольно соленых слов. На этот раз Омар не стал торопиться, двинулся к задирам не спеша, вразвалочку, даже успел подумать: «Теперь я до конца своих дней обречен защищать Костю!» — и улыбнулся. Когда Омар приблизился к группе скандалистов, беловолосая повернулась к нему лицом; сердце Омара подскочило к самой макушке: существо, которое он до сих пор принимал за девушку, оказалось остроносым парнем с подслеповатыми глазами, впалыми щеками. Это он и затеял скандал.
— Извинись, душа из тебя вон, а то очки потеряешь!— сказал женоподобный белесый парень.
— Да, мой хороший, уж ты извинись, пожалуйста,— глумливо подхватил другой, кудрявый, с густыми бровями.
Третий вообще ничего говорить не стал, а ударил Костю ниже пояса. Когда Костя, схватившись за живот, стал крениться в сторону, четвертый снизу резко ударил его в челюсть. Костя повалился навзничь. Остальное Омар понял только тогда, когда все уже было кончено: белесый, тоже схватившись руками за живот, скулил как щенок, которому старый пес задал хорошую трепку.
— Дай только до Алма-Аты доехать, мы тобой займемся!— прохрипел он.
Двое или трое молодых мужчин, сидевших в купе и наблюдавших эту сцену, с чувством пожали Омару руку.
— Как великолепно, ака, вы их отделали! — сказали они по-узбекски.— Очень уж они... того... беспокоили пассажиров!
«Позор какой! — думал Омар, когда уже сел на свое
место.— Пожалуй, впервые после студенческих лет я подрался. Видел бы меня кто-нибудь из знакомых...»
У Кости набрякли под глазами сине-желтые сливы, а от очков остались лишь осколки.
— Я ведь им только сказал, зачем беспокоить пассажиров, нельзя ли петь потише, а они, а они...
Омар обратил внимание: с тех пор как они выехали из Семипалатинска, солнце как бы со словами: «Вот твой путь, не заблудись»,— прицепилось ко лбу тепловоза и, подобно маяку на бескрайних морских просторах, прокладывало дорогу. А когда поезд достиг равнин Алаколя, светило, как бы успокоилось и, сказав: «А теперь уже не заблудишься, мчись прямо, я же отдохну»,— удалилось в свое гнездо и закрыло глаза.
Вместе с полуночью пришла и тишина. Прохладный ветер дал возможность дышать в этой теснотище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164