Зачтем отправился к Дворцу культуры, где работала Улмекен: остановил машину и, не выключая двигателя, послал за дочерью мальчишку.
— Ой, папа! — выбежала к нему Улмекен.
— Вот этого самого папу...— сказал Муса и нажал на газ.
Улмекен осталась стоять с раскрытым ртом.
Досым, Улмекен, Жексен, собравшись все вместе, еле успокоили рассерженного старика, просили, умоляли о прощении, собрали денег, договорились съездить в аул на поминки — сорок дней; Жексен выкрутился, он не может ехать, вручил на поминки старухи месячную зарплату; Досым тоже не смог — служба, сами понимаете,— он спасся тем, что дал на пять дней свою машину и триста рублей. В аул Тоскей они отправились втроем: Улмекен, Торшолак, Муса.
После того как главные хулиганы покинули лагерь, Матеков, казалось, немного успокоился, но ненадолго: следующей его заботой была Нэля Самсоновна. Тихая, застенчивая девушка, не смеющая даже прямо смотреть в глаза людям, вызывала в Матекове приступы необъяснимого бешенства; однажды он прогнал Нэлю с поля, где она рисовала, раскрыв свой мольберт; мол, нечего тут бездельничать, когда все занимаются тяжелым физическим трудом? в следующий раз придрался по другому поводу: вы ведь воспитательницей называетесь, приехали в колхоз на работу, здесь приличней было бы носить брюки; когда же Нэля, не послушав его, назавтра опять надела юбку, Матеков не сдержался и начал орать: откуда в этом лагере быть дисциплине, ученики поголовно хулиганы, а у взрослых — мысли на стороне... О том, кого Матеков имел в виду, говоря о «мыслях на стороне», Нэля поняла сразу и со слезами бросилась в свою комнату. Около сарая сидела Тю-тю-тю, Матеков обругал и ее: что вы тут расселись, ваша обязанность готовить пищу; Матеков не постеснялся детей, они обедали недалеко под навесом, при них нагрубил поварихе. Когда Тю-тю-тю, расстроенная, ушла, Матеков, оставшись один, решил проанализировать свои поступки, но сердце почему-то колотилось, что-то беспокоило его, куда-то тянуло, он не мог усидеть на месте. Зря я обидел Нэлю, зря грешу на нее, подумал он и, желая попросить прощения, вошел в комнату женщин, но там еле-еле сдержался, чтобы не закричать, чтобы не стянуть с постели и не надавать ей пощечин. Матеков опрометью выскочил на воздух, ушел из лагеря, сам не понял, как оказался на берегу речки; девушка, которую он только что видел, не уходила из его воображения; Нэля лежала на кровати лицом вниз, черная юбка задралась слишком высоко, открывая белые ноги, словно две березки выросли у основания черных скал, круглые ягодицы, тонкая талия — все это чуть с ума не свело Матекова. Он задыхался, сидя на берегу реки. Сидел он долго, голова кружилась, а в ушах стоял противный назойливый шум. Матеков сидел, злился... И тут он вдруг понял, что должен сию минуту увидеть Нэлю Сам- соновну: это было ему необходимо...
За одну из острых вершин белых скал, что начинались на противоположном берегу речки, зацепился огромный диск луны; он был красный, словно глаз плачущего человека, словно горящий окурок, который воткнули в темно-синее небо; у Матекова забилось сердце: луна смотрела на него пристально, Матекову показалось, что его застали на месте преступления, что некое одноглазое чудище забралось на средневековую стену и оттуда, издеваясь, наблюдает за ним.
Матеков долго сидел, свесив ноги, на обрывистом берегу; надо возвращаться, наконец решил он и поднялся было с места, но вдруг резко пригнул голову: прямо к нему по тропинке шла женщина, Матеков узнал белую кофточку и черную юбку — это Нэля; поступь девушки была легка, теперь Нэля не похожа на ту, что недавно горько рыдала, лежа на постели; мягко ступая по траве, она спустилась по крутому берегу к грохочущей речке, остановилась, сняла босоножки — прозрачный лунный свет рисовал все четко,— вошла в воду; казалось, она задумалась, раздеваться ей или нет, потом приняла решение — разделась, оставшись в коротенькой нижней рубашке... Матекову показалось, что он теряет сознание; он не помнил, сколько просидел тогда так, глядя на Нэлю, наблюдая, как она по очереди окунает ноги, нагнувшись, черпает воду ладонями... Наконец девушка начала одеваться.
Матеков ползком добрался до тропинки, выпрямился во весь рост и негромко кашлянул, чтобы Нэля не испугалась, потом, беспечно посвистывая, спустился к воде и дотронулся до плеча девушки; она вздрогнула.
— Кто это?
— Это я, Нэля Самсоновна, это я... А что вы здесь делаете?
— Просто...
— Не боитесь?
— Чего?
— Ну не знаю... Кстати, Нэля Самсоновна, хочу попросить у вас прощения, признаюсь, был не прав, напрасно на вас накричал. Я-то ведь говорил про повариху, а вы приняли все на свой счет. Одним словом, прощаете?
Нэля обрадовалась, что конфликт улажен, и радостно ответила:
— Что вы, Матекич, я совсем не обижаюсь на вас.
Матеков взял камень и бросил в реку.
— Как удивительно красиво вокруг!
— Да...— мечтательно откликнулась Нэля.
— А вы знаете, я в молодости хотел стать художником.
— Правда? Что же случилось потом?
— Женился, одолели домашние заботы, жизнь есть жизнь. Вы еще молоды, Нэля, не понимаете, как порой рушатся самые прекрасные мечты...
— Вы, наверное, были талантливы! — восторженно сказала девушка.
— В том-то и дело...— многозначительно ответил Матеков.
Когда Матеков сказал, что когда-то был художником, у Нэли потеплело внутри, она прониклась доверием к этому несчастному человеку, у которого так неудачно сложилась жизнь. Она спросила:
— Матекич, а как вас зовут?
— Зовите Матекич, даже родная жена и то не называет меня по имени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164