Вдруг Али резко повернулся, будто ему в висок ударила пуля, а потом ружье выстрелило еще раз,— из чаши фонтана, где с визгом плескались мальчишки, выскочил один голыш и крикнул:
— Папа! Папа! — он бежал к Али.
Раненый человек, наверное, может на миг обернуться, увидеть стрелявшего и крикнуть: за что?! Али ничего не мог крикнуть сыну, он лишь бежал к нему навстречу, и мальчик тоже бежал. Он бросился на шею отца и обвил
его мокрыми ручонками. Теперь отец и сын стали одним целым, близким, родным существом с двумя головами, четырьмя руками, четырьмя ногами. Мальчик повторял свое «папа», а Али ласково говорил ему «щеночек мой...».
Это продолжалось лишь мгновенье. Али вдруг оторвал мальчика от себя, поставил на землю и сказал по-отцовски строго:
— Что за вид у тебя? Разве можно купаться в такую жару в ледяной воде? Ты же простудишься, заболеешь...
Он потащил сынишку к его одежде, сам одел и повел домой. Но не просто вел, а отчитывал малыша, как и подобает отцу, недовольному шалостями сына.
Райгуль и Гульмайран при виде тьмы-тьмущей парней и девушек возле института растерялись, но когда увидели, какая давка у окошка, где принимают документы, совсем пали духом. Уныло переглянулись: что же делать? Но делать было нечего, кроме как встать в очередь человек из трехсот. В тени деревьев томятся вспотевшие, отирающие платками и рукавами лица парни и девушки, их папы, мамы, дедушки, бабушки, толкачи — все это волнуется, задает вопросы без всякой надежды услышать вразумительный ответ. На площадке у подъезда сгрудились личные машины — серые, красные, желтые, зеленые; выстроились как на ярмарке, и от них рябит в глазах.
Солнце стало припекать сильнее, укоротило тени. Кучки людей под деревьями стали плотней.
Солнце подкинуло еще жару, еще немного укоротило тени; кучки людей, как под прессом, сжались еще больше.
Солнце палит нестерпимо, совсем проглотило тень, а люди напоминают отару овец, которые в жаркий полдень, уткнув головы под брюхо друг другу, тяжело, с хрипом дышат.
Райгуль и Гульмайран в панике: за ними уже выстроился приличный хвост, а караван все еще далек от цели, Очередь вроде совсем не движется. После обеда тени стали длиннее, а надежда сдать документы короче. Документы у всех сегодня принять не успеют, можно возвращаться в аул.
Непоседливость Гульмайран — ее болезнь. Она не может стоять в очереди, ее личико мелькнет то в одной, то в другой группе абитуриентов. Время от времени она появляется рядом с Райгуль, сообщает последнюю сводку
с «фронта». На этот раз ода вернулась возбужденная, загадочно зашептала:
— Райка, послушай меня... Видишь вон того кудрявого парня? Да вон он! В белой рубашке! Видишь? Рукава засучены... Да вон же! Смотрит на нас... Он мне сказал, что если мы дадим сто рублей, от каждой по пятьдесят, он сдаст наши документы без очереди, у него там знакомые есть... Может, согласимся, а? Мне кажется, что мы все равно не успеем сдать, только зря приезжали...
Разговор их не затянулся надолго, но претерпел несколько фаз: начали они с шепота, шепот перешел в шипение, шипение сменилось отрывистыми репликами, отрывистые реплики перешли в колкости, колкости — в незначительную грубость и, наконец, увенчались двумя-тремя взвизгиваниями. Гульмайран пошла к кудрявому парню в белой рубашке с засученными рукавами и сказала, что ничего не вышло. Вернулась к подруге с обиженным видом:
— Тогда ты стой здесь, а я поблизости разведаю другие институты, может, очередь где меньше,— и исчезла.
Пришла она только часов в пять вечера.
— Пропади все пропадом! Была в трех институтах. Народу— страшно подумать.
Через час окошко закроется. Что же делать девушкам? Они опять пошептались, несколько слов выкрикнули, а потом подошли к кудрявому парню в белой рубашке с засученными рукавами. Отойдя от людей подальше, обе полезли за пазухи, каждая вытащила по зеленой бумажке, пропитанной ароматом их молодых тел, и верткий как ртуть парень, схватив деньги и документы, скрылся за углом. Девушки вернулись и встали на свои места, подошла их очередь.
— Ну, девушки,— сказали в окошке,— у вас, у последних, берем и закрываемся.
Побледнев и прикусив губы, они отошли от окошка.
— Чтоб я еще раз послушалась тебя! Добегалась, доссуетилась! Где твой парень в белой рубашке? Куда делся, а вдруг у него ничего не получится? — сердилась Райгуль.
Окошко, в которое сдавали документы, закрылось, толпа, кишащая, как семейство каракуртов, растаяла, возле окошка остались лишь две растерянные девушки. Им страшно подумать, что парень их обманул. Нет, нужно ждать. Когда они уже совсем отчаялись, объявился кудрявый парень.
— Не повезло вам, девушки,— сказал он огорченно,— родители какую-то комиссию по контролю создали, сковали мои действия. Возьмите ваши документы... и деньги вот! Я ведь не подонок какой-нибудь, чтобы жить за счет честных глупых людей... Я их хотел отдать тому, кто принимал документы...
Вот так и остались ни с чем бедные девушки, им предстояло засветло добраться до своего вокзала...
Алия встретила Али так, будто они и не расставались,
Обрадовалась, рассмеялась:
— Ох ты, мой негодный старик! Появился наконец дома!
Али не подал вида, что ему это не понравилось, решил не быть слишком жестким, все же она — мать его сына. Он улыбнулся, но мысленно говорил: как бы ты ни лебезила, Али тебе не поддастся!
Алия подбежала и повисла у него на шее, знакомый аромат волос закружил ему голову. Ладно, сегодня не он говорить не будет, поговорит завтра.
Алия действительно обрадовалась. Она готова устроить праздник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164