И он почувствовал себя легко, как скакун, с которого всю зиму не снимали седла и наконец-то расседлали. Некоторые его ровесники из рабочих даже стали перешучиваться с ним, считая своим. Он обрил голову наголо, оказалось, что у него ровный круглый череп; ладони его покрылись мозолями и затвердели, взгляд снова стал уверенным и проницательно острым. Словом, за каких-нибудь двадцать дней он превратился в веселого помолодевшего мужчину. Правда, в первые дни находились и такие, что были не прочь поиронизировать, называя Омара «товарищ начальник», но под жестким взглядом Жексена быстро сникали и конфузились.
К этому времени Альберт Исаевич окончательно обосновался в Ертисском обкоме, а в Ортасе вместо него первым секретарем горкома стал молодой мужчина лет тридцати, Дмитрий Михайлович Кондаков. Раньше он заведовал одним из отделов обкома партии. С Омаром они состояли в приятельских отношениях и даже в шутку называли друг друга уменьшительными именами. Омар звал Кондакова Димом.
Однажды, ближе к обеденному перерыву, в штрек, где работал Омар, спустились Альберт Исаевич и этот самый Дим. Алексеев шутливо сказал Жексену:
— Товарищ начальник, просим отпустить вашего подчиненного за пятнадцать минут до перерыва.
Жексен и .Омар рассмеялись. Втроем — Омар, Дим и Альберт Исаевич — пришли в бункер Изотова. Алексеев обнял его за плечи и, чтобы не обидеть, сказал как можно мягче:
— Доверьте, Иван Иванович, нам ваш кабинет минут на двадцать!
Они долго сидели, разговаривая ни о чем, не касаясь дел Омара. Потом Альберт Исаевич внес предложение:
— Омар, всем известно, что ты не увлекаешься выпивкой, так же как и мы с Димом, но ведь правду говорят, что нет горы, которую нельзя было бы обойти. Что же получается? Дим — первый секретарь горкома, ты — помощник мастера, я тоже величина. Едва ли этим трем незаурядным личностям еще раз придется встретиться на глубине трехсот метров под землей, в бункере, вырубленном из синего камня. Поэтому предлагаю: сейчас каждому выпить по бутылке коньяка, причем выпить залпом и без закуски, ибо еды с собой не принесли.
— По бутылке?.. Но это же убийственно...
— Ничего! — Альберт Исаевич вытащил из кармана три сувенирные пятидесятиграммовые бутылочки.
Кондаков, видимо совсем непьющий, тут же раскраснелся и вспотел.
Известно, что в океане, даже когда гладь лишь чуть- чуть рябит, в бездонной глубине на сотни километров навстречу друг, другу устремляются подводные течениям как десятки драконов, мчатся они, сталкиваются и разбиваются в смертельной схватке, будто совершают жуткий танец в аду. Именно таким, внешне безмятежно спокойным, был Омар, но, пожалуй, только он один знал, что в глубине этого покоя творилось то же, что и в океане. Этим мятущимся, рвущимся и страдающим была мысль об Улмекен. Сколько он ни гнал из всех закутков души ее милый облик, разве помогло? Нарочно вспоминал ее неожиданную грубую выходку в доме отца, вызывал в памяти малейшие недостатки ее внешности, вспоминал и пытался поверить в придуманный им самим отвратительный портрет ее, разве помогло? «Тебе ли сейчас, когда сам висишь на волоске, когда находишься в положении бездомной собаки, думать о бабе?» — ругал он себя, разве помогло? «У тебя честная, порядочная жена, любимая дочь»,— стыдил он себя, разве помогло? «Тут нет любви, тут только плотская страсть, а плоть — это раба души. Если ты не в состоянии усмирить свою плоть, если не можешь справиться с низменными страстями, можешь ли ты
называться человеком? Возьми себя в руки, брось, забудь избавься от этого наваждения!» — уговаривал он себя, разве помогло? Стоит перед глазами — прекрасная, покорная, умоляющая.
В один из таких дней он спросил у Жексена:
-— Как чувствует себя твой зять Досым?
— Плохо, агатай! — ответил тот.— Его положили в больницу. Врачи говорят, что лекарства от такой болезни люди еще не изобрели. Только покой, сказали, нужен. Его душу грызет червь, если удастся самому Досеке победить его, тогда он выздоровеет.
Через несколько дней Омар опять спросил:
— Как самочувствие твоего зятя Досыма?
— Плохо, агатай,— ответил Жексен,— поскольку врачи рекомендовали покой, мы достали путевки в Сары-агач под Ташкентом, и они уехали туда вдвоем с Улей.
«Уехали вдвоем с Улей». Что было бы с бедной матерью, если бы начавшее уже жить в ее чреве долгожданное дитя случайно погибло бы? Так же пусто стало и в душе Омара. Ортас тоже опустел для него. Ведь хотя ее и не было рядом, хотя он не держал ее в своих объятьях, но все же надеялся встретить, знал, что она где-то рядом, недалеко, а теперь судьба, подобно мачехе, всучив конфету, бросила его одного в пустом доме.
Омар больше не стал препятствовать своему решению. Оформил на десять дней отпуск без содержания и отправился в путь. Сауле обрадовалась — наконец-то решил похлопотать за себя! И Матеков понял так же. А поняв, испугался.
Когда он попросил билет на самолет до Ташкента, кассирша рассмеялась:
— Распроданы десять дней назад. Хотите за десять дней вперед — пожалуйста!
Омар пришел на железнодорожный вокзал: возле каждой кассы — сотни людей, на перроне, в помещении вокзала, под каждым предметом, дающим спасительную тень, кишит молодежь — похожие друг на друга чернявые пар ни, белолицые девушки. Это, наверно, те, кто поступил учиться, провожают того, кто не поступил. И это в нашем областном городке, а каково теперь в столице!
Пробиться хотя бы к одному из окошек он не смог, по
звонить руководящим товарищам постеснялся. Вот сейчас-то он пожалел, что не взял с собой депутатского удостоверения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164