Рыбка на этот раз была опытная и не попалась на
крючок.
— Дурак!—сказала она и бросила трубку.
Матеков тоже положил трубку на рычаг, а потом опять
стал набирать номер.
— Алло! Здравствуйте, приемная? Говорит Матеков, соедините меня с Аблезом Кенжеевичем. Да, согласовано...
На другом конце провода прогудел голос Аблеза Кенжеевича:
— Ну что тебе надо?
— Надо срочно встретиться с вами.
— Давай быстро.
Первый заместитель председателя исполкома Омара Берденова, Аблез Кенжеевич, человек средних лет, с толстой, будто распухшей шеей, с девяти до десяти утра никого не принимает, он просматривает почту и утренние газеты, но двое-трое, один из которых Матеков, имеют право зайти к нему на минутку.
Матеков вошел в кабинет и сел на краешек стула, стоявшего у стены. Аблез Кенжеевич даже головы не поднял; уткнувшись в бумаги на столе, он холодно спросил:
— Что скажешь?
Матеков вкрадчиво произнес:
— Я понял по словам моей жены, что у Мамыржана Ниеталиева из горторга намечается рост по служебной лестнице, что он будто бы переходит в исполком, даже обещал ей, моей жене, вашей келин, помочь с квартирой!..
— И что прикажешь мне делать?
— Просто хотел вам сообщить...
— Ну и радуйся, что получишь квартиру!
— Имейте в виду...
— Ладно, иди!
Матеков уходит, но, уходя, знает, что сказанное им произвело впечатление, знает, что это будет иметь последствия, и даже догадывается, какие именно; он не обижается на резкое «иди!» Аблеза Кенжеевича, он вообще никогда не обижается на начальство: Матеков закалил от таких обид свожу; главное, что дело сделано, а уж какое дело — этом известно только одному Матекову.
Пятьдесят шестая школа, где он работает, находится в центре города, рядом с исполкомом, напряженный, словно сжатая пружина, готовая в любой момент с силой раз прямиться, Матеков приходит в школу; у подъезда уже
стоят ждут два автобуса, в которых Матеков повезет семьдесят учеников восьмых классов в поле подхоза «Водопад», расположенного в ста десяти километрах от Ортаса.
Девятнадцатилетнюю учительницу рисования Нэлю Самсоновну, в прошлом году закончившую училище, ученики называли Адмиралом. Сначала они звали ее Нельсоном, затем Адмиралом Нельсоном, а потом просто Адмиралом. Так вот, эта Адмирал словно богу доверяла учителю химии Матекову и, когда узнала, что на двухнедельную практику поедет вместе с ним, очень обрадовалась. Дело в том, что Нэля, еще совсем молодая, не пользовалась особым уважением со стороны учеников; душа у нее была тонкая, легко ранимая, Нэля часто плакала, не умела держать класс в узде; ученики это видели, а поскольку детская натура жестока, не прощает слабости и не знает сострадания, то все издевательства, какие только можно придумать, испытала во время уроков бедная девушка. Отправить Нэлю одну с ребятами в поле было равносильно тому, чтобы связать ее и бросить в пасть огнедышащему дракону. Нэля не верила в бога, но всю дорогу, до самого Кулама-Су, повторяла: «Боже, помоги! Боже, помоги!» А вдруг кого-нибудь из детей укусит змея? А вдруг кто-нибудь заболеет или... Не приведи господь такого несчастья, и если подобное произойдет, то Нэле ничего не останется, как только отправиться в мир иной.
Матеков для нее надежная опора. Хотя он жесток к детям и они не любят его, но боятся и предпочитают с ним не связываться; они чувствуют, что с ним шутки плохи, знают, что он злопамятен и в случае чего будет преследовать.
Другая ее опора — ученики Дулат и Саша Подкова. Фамилия Подковы—Степанов, но, поскольку, стесняясь своего роста, он все время ходит согнувшись, ребята и прозвали его так. Саша в свои пятнадцать лет повидал уже немало, считался «испорченным», трудным подростком; ребята в классе относились к нему с подобострастием, что называется, стояли на задних лапках, а Саша, при всем своем могуществе, как ни странно, относится к своему товарищу Дулату, как куропатка к лисе. Никто не понимает, в чем тут секрет. Дулат не драчун, хорошо учится, умный, дисциплинированный парень, но он буквально повелевает хулиганом Подковой. Ему достаточно лишь взглянуть на того и сказать, мол, хватит, как драчун поджимает хвост и становится шелковым.
Как человек, пьянеющий не от самого вина, а от его испарений, Адмирал находила радость не в самой жизни, а в тех впечатлениях, что получала от нее; из миллиона красок, оттенков, тональностей жизни она выбирала краски, оттенки, тона, понятные только ей одной, и на экране ее воображения появлялись изящные, немного грустные акварельные картины, в которых и жила Нэля, не хотела и боялась расстаться с ними. На этих картинах она была прекрасной принцессой, был у нее и воображаемый принц на сером стройном коне, загадочный, неизвестный, безымянный баловень судьбы... Черты расплывались, облик неясен и самой Нэле, но если она хочет представить его реально, то перед ее глазами встает Дулат, только на пять-шесть лет старше.
Дулат был любимцем Нэли, он это чувствовал и оберегал ее от издевок ребят.
Автобусы, все время идущие в гору, кряхтя от напряжения, еле-еле во второй половине дня добрались до Кулама-Су. Ученики устали, поутихли, возбуждение спало, все были голодны, глаза слипались, кое-кто уже дремал. Когда автобусы преодолели очередной перевал, внизу, среди скал, все увидели круглое зеленое поле. Оно было ровное, красивое, как на картине; Нэля даже вскочила с места.
— Ах боже!— Посредине зеленого, словно футбольного, поля, окруженного белыми березами, стояло длинное строение, покрытое красной черепицей.— Какое чудо! Дулат, посмотри!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164